— Какой бутылкой?

— С той, которую она, возможно, убрала с места убийства. Я бы спросил про нее с таким видом, будто я наверняка знаю, что бутылка была и она ее убрала по Божьему велению, и что мне просто интересно, куда она ее дела. Разумеется, остается шанс, что никакой бутылки не было, и если вам покажется, что она действительно впервые о ней слышит, просто смените тему.

— Вы уверены, что это дело повторяет последовательность событий в Пионе и у нас тоже должна быть бутылка?

— Мне так кажется. Если вам не нравится идея обратиться к ней с таким вопросом, ничего страшного. Вам решать.

— Может, и стоит попробовать. Терять-то нечего. Я отзвонюсь.

— Удачи.

Следующим делом Гурни было поговорить с Шериданом Клайном. Трюизм, что начальник не должен узнавать от других то, что может узнать от вас, вдвойне правдив в контексте правоохранительных органов. Он дозвонился до Клайна, когда тот был в пути на региональную конференцию окружных прокуроров в Лейк-Плесид, и связь на горной дороге постоянно рвалась, так что объяснять ребус с пионами пришлось дольше, чем хотелось бы. Когда с объяснениями было покончено, Клайн в ответ задумался так надолго, что Гурни начал было опасаться, что связь вновь прервалась.

Наконец он сказал:

— И эта версия с цветком… она вам кажется состоятельной?

— Если это всего лишь совпадение, то очень уж удивительное, — ответил Гурни.

— Что-то мне сомнительно. Сыграю в адвоката дьявола: ваша жена не видела цветок, который вы ей описали. Может, это и не пион был вовсе. И в какой тогда ситуации мы окажемся? А если там все-таки пион, то это само по себе ничего не доказывает. Это нельзя назвать прорывом в расследовании, с этим на конференции не выступишь. И почему чертов цветок был пластмассовый, почему не настоящий?

— Меня это тоже смутило, — сказал Гурни, стараясь скрыть недовольство реакцией Клайна. — Я только что говорил об этом с женой, и она сказала, что в цветочных салонах пионы не продают. У них слишком тяжелая головка, она плохо держится на стебле. Поэтому их можно купить только в оранжереях, но не в это время года. Значит, пластмассовый цветок был единственным способом подать нам сигнал. Я даже подозреваю, что это было спонтанным решением: убийца увидел пион в магазине, его осенило — и он пришел в восторг от игривости такой задумки.

— Игривости?

— Он же дразнит нас, испытывает, играет с нами в игру. Помните записку, оставленную на теле Меллери? Она говорит «поймайте меня, если сможете». О том же говорят и следы, оставленные задом наперед. Этот сумасшедший постоянно машет красной тряпкой перед нашим носом и кричит: ну что, слабо меня поймать, слабо?

— Ладно, я понял вашу мысль. Возможно, вы правы. Но я не могу прилюдно связать эти два дела через одну частную догадку, основанную на пластмассовом цветке. Мне нужно что-нибудь вещественное, и поскорее.

Повесив трубку, Гурни сел у окна кабинета и уставился в вечерний мрак. Возможно, Клайн был прав и цветок был вовсе не пионом. Его поражало, насколько зыбкой оказалась его новая версия и насколько он тем не менее был в ней уверен. Когда игнорируешь откровенную дыру в построении — это значит, что ты слишком вовлечен эмоционально. Сколько раз он твердил это на лекциях по криминалистике в университете — и вот сам попался в ту же ловушку. Это его расстраивало.

Следующие полчаса он перебирал неудачи дня в голове, пока они не переплелись и не превратились в замкнутый круг.

— Почему ты сидишь в темноте?

Он вздрогнул и увидел силуэт Мадлен в дверном проеме.

— Клайн хочет улику повесомее, чем сомнительный пион, — ответил он. — Я дал парню в Бронксе несколько наводок. Может, он что-нибудь найдет.

— Кажется, ты сомневаешься.

— Ну, с одной стороны, у нас на руках пион. Или то, что мы считаем пионом. С другой стороны, трудно вообразить хоть какую-то связь между Шмиттами и Меллери. Это люди из абсолютно разных миров.

— Может быть, мы имеем дело с серийным убийцей и связи не должно быть?

— Серийные убийцы тоже не убивают случайно. У их жертв обязательно есть что-то общее — все блондинки, все азиаты, все педерасты, — что-то, с чем у убийцы связаны какие-то переживания. Так что даже если Меллери и Шмитт никогда в жизни не пересекались, все равно должно быть между ними какое-то сходство.

— А что, если… — начала Мадлен, но ее перебил звонок телефона. Звонил Рэнди Клэм.

— Простите, что беспокою, сэр. Но я звоню сказать, что вы оказались правы. Я съездил к вдове и задал ей вопрос, прямо как вы сказали — как бы между делом. А именно я сказал: «Можете дать мне бутылку из-под виски, которую вы нашли?» Даже Бога не понадобилось приплетать. А она, так же буднично, отвечает мне: «Она в мусорке». Так что мы пошли на кухню — и действительно, она лежала в мусорке, разбитая бутылка из-под «Четырех роз». Я прямо онемел. Не то чтобы я сомневался в вашей правоте, поймите меня правильно, но — черт возьми, я не ожидал, что все окажется настолько просто. Настолько очевидно. В общем, как только я пришел в себя, я попросил ее показать мне, где именно она нашла бутылку. Но тут до нее, видать, стало доходить, что происходит, — наверное, потому что я перестал говорить с ней тем спокойным голосом, — в общем, она очень расстроилась. Я сказал ей расслабиться, ни о чем не беспокоиться, а просто рассказать, где была бутылка, потому что это бы нам очень помогло, а заодно не могла бы она объяснить, какого хрена она эту бутылку трогала. То есть я не такими словами говорил, конечно, но я так подумал. Она посмотрела на меня, и знаете, что сказала? Что Альберт был в завязке и не пил почти что год. Ходил к «Анонимным алкоголикам», справлялся на «отлично», и вот, когда она увидела бутылку на полу рядом с ним и пластиковым цветком, она первым делом подумала, что он вновь начал пить и упал на бутылку, распорол себе горло и от этого умер. Она не сразу поняла, что его убили. Она об этом даже не догадывалась, пока не пришли полицейские и не начали об этом говорить. Но перед их приходом она выбросила бутылку, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что он снова сорвался.

— И даже когда она поняла, что его убили, она все равно не хотела, чтобы кто-то узнал про бутылку?

— Нет. Она до сих пор думает, что это была его бутылка, и не хочет, чтобы кто-нибудь узнал, что он пил, особенно его новые друзья, анонимные алкоголики.

— О господи.

— Так что у нас на руках чудовищный бардак. С другой стороны, у вас теперь есть доказательство, что убийства связаны.

Клэма переполняли противоречивые чувства, так хорошо знакомые Гурни, — чувства, из-за которых было так тяжело, так изнурительно оставаться хорошим полицейским.

— Отличная работа, Рэнди.

— Я просто сделал то, что вы мне сказали, — ответил Клэм в своей нервозной, поспешной манере. — После того как я нашел бутылку, я вызвал бригаду, чтобы дом перерыли на предмет писем, записок, чего угодно. Попросил миссис Шмитт показать мне их чековую книжку. Вы сегодня утром мне об этом говорили. Она мне ее дала, но ничего не могла о ней сказать — держала ее так, как будто она отравленная. Сказала, что счетами занимался Альберт, а ей самой чеки не нравятся, потому что на них цифры, а с цифрами надо быть осторожным, в цифрах, бывает, содержится зло, — и дальше понесла какую-то религиозную ахинею про сатану и все такое. В общем, я полистал чековую книжку — понадобится какое-то время, чтобы разобраться получше. Альберт, может, и платил по счетам, но учета вести не умел. Никаких корешков с именами Арибда или Сцилла не нашлось — я первым делом это проверил, — но это ни о чем не говорит, потому что на большинстве корешков не было вообще никаких имен, только суммы, а на некоторых и суммы не были записаны. Что касается ежемесячных выписок — она даже не знала, хранятся ли они где-то в доме, но мы поищем и попросим ее разрешения получить копии в банке. Тем временем, раз уж мы имеем дело с углами одного треугольника, может, вы что-нибудь еще мне расскажете про убийство Меллери?