Хотя в бахилах сорокового размера не больно разбежишься. Однако мороз подгоняет уже основательно.

К седьмому ноября теплую одежду в детдом наконец-то доставили. Только валенки где-то зацепились за чью-то конторскую душу.

А вот и конец месяца. На Таре остались только скудные полыньи.

Деревенские пацаны уже вовсю рыбалят. Снега ещё маловато. Лёд почти оголён. Самая пора кататься. Но детдомовцы вынуждены даже до ветра ходить на ведерко. Уборная далековато для разутых ребят.

Путь в школу и обратно идёт мимо яра. Минуту-другую Лиза с Толею задерживаются над крутизной, сожалеют об уходящей радости, затем бегут в детдом на обед.

Порядку этому обычно ничто не мешает. Но сегодня у ворот стоит Виктор Петрович. Он ловит Аверика за шиворот, а отскочившей в сторонку Лизе говорит:

– Ступай в кастелянную. Валенки привезли.

Лиза торопится во двор, хлопает калиткою, но далеко не уходит.

– Так што?! – слышит она голос Цывика, обращённый к Толе. – Всё уверяешь ребят, что сам видел?

– Что я видел? – недоумевает Толя.

– А то, что я вроде бы лупил ремнём Быстрикову.

– А, что ли, нет?

– У-у! – будто одобряет воспитатель его прямоту. – Ну, если ты такой герой, может быть, и в том сознаешься, что это ты мне тёмную организовал?

Аверик не отнекивается, говорит о том же самом, только с другой стороны:

– Я знаю, кто вам сексотит.

– Ну-ну! Вот как? Это хорошо, что знаешь. Тогда приходи после обхода в игровую. Там и поговорим. А теперь ступай за валенками.

В словах воспитателя Лиза улавливает уже знакомую ей нотку, для девочки она прозвучала тогда, когда Цывик сказал ей – раздевайся.

Теперь эта нотка крепится быть доверительной, да только ласка её столь напряжена, что готова лопнуть, будто пузырь, согретый гнилым болотным теплом…

Получены валенки. Отошёл обед. Сделано домашнее задание.

А Лиза никак не может отделаться от беспокойства. Там и ужин, и отбой. Тревога лишь нарастает.

Обходом по спальням идёт сам Штанодёр со своим липким вниманием – каждого похлопать, погладить, одеяльце подоткнуть. За ним следует Цывик с фонарём, поскольку керосиновые лампы держать по спальням небезопасно. Шествие замыкает Гукся. Она сдаёт дежурному Цывику ребят – поштучно.

Фонарь покачивается. Неровный свет падает воспитателю на лицо. Оттого чудится, что их у него несколько.

Обычно Лиза засыпает разом. Сон её недолог, но глубок. Об этом знают все. Потому Штанодёр её не трогает – идёт мимо. И хорошо делает, Лиза только притворяется спящей. Но сейчас её лучше не тревожить. Как осиное гнездо…

Наконец деловая тройня покидает комнату. Скрипит половицами дальше. О чем-то переговаривается, удаляется и затихает вовсе.

Потом слышно, как за директором и воспитательницей затворяется выходная дверь, и теперь Лизе остаётся только дождаться шагов Аверика, чтобы тайком последовать за ним и, в случае чего, поднять кипеж.

Дверь в игровую комнату расхристана ребятами до того, что и запертая ходит ходуном…

Аверик медлит. Видно, ждёт, когда в их спальне уснут все ребята. Лиза уверена, что он не из трусливых. К сожалению, она не ошибается.

Минут через пять после его шагов Лиза поднимается, надёргивает платье, босая выходит в коридор.

И тут же со спины на неё кем-то набрасывается матрасовка, чья-то рука зажимает ей рот. Сбитая с ног, она падает и по полу едет в другой конец коридора. Вот её перетаскивают через порог. Волокут дальше. Похоже, что в изолятор.

Там по щиколоткам, заодно с накрывой, стягивают ей чем-то ноги, но она ухитряется найти в ветхой матрасовке дырочку, просовывает в неё пальцы, рвёт и успевает схватить кого-то за руку. Один палец в темноте хрустит. Раздаётся девчоночий визг. Топот ног быстро удаляется, оставляя за собой звук запираемой на ключ двери.

Лиза освобождается от простыни, которой спутаны её ноги, сбрасывает матрасовку, ломится в дверь в надежде, что глуховатый Игорь Васильевич услышит её.

Доктор просыпается. Но он слишком стар, чтобы спросонья сразу понять происходящее.

Пока одевается, пока топотит до изолятора, пока суетится туда-сюда за ключом… Да ещё пытается удержать Лизу, чтобы уяснить случившееся, девочка понимает, что опоздала со своей помощью. Но она даже представить себе не может – насколько!

Худое споро – творится скоро…

Дверь в игровую комнату открыта. Цывика там нет. Чуть видный в темноте Аверик сидит на полу. На нем лишь трусы. О побоях вид его не говорит. Но поднимается Толя с трудом и так же идёт опираясь на руку доктора. Лиза следует за ними. В коридоре, при свете лампы, она видит на трусах Аверика тёмное пятно и понимает, что это кровь…

Аверик лежит в изоляторе. Лизу доктор туда не пустил. Возле Толика на тумбочке зажжена лампа… Игорь Васильевич не отходит от него ни на шаг.

Скоро, не скоро появляется Цывик. Худенький доктор буквально вытесняет его за порог. В кромешной тьме приврачебной комнаты он кричит надрывным шёпотом:

– Кроме вас, некому! Кроме вас, некому!

Цывик поначалу робеет. Начинает ответно врать, тоже тихо:

– Я у сторожа был. Это пацаны…

Однако глуховатый доктор слышит его и требует уточнения:

– Што это? Што это?! Не шельмуйте ребят! Откуда бы вам так скоро узнать, если это они?

– Денис сказал, – оправдывается Цывик, но доктор не хочет слушать его и говорит уже громко:

– Завтра же буду у прокурора!

Цывик не находит ничего другого, как только огорошить доктора своей наглостью:

– Аверик ничего не скажет…

– Я скажу! – звучит из дальнего угла нарочито грубый голос. Воспитатель в темноте прётся туда. Но наскакивает с разлёту на кем-то боком положенный табурет, падает через него, ругается и оттого не слышит шлёпанья удирающих ног…

Утром Цывик сдаёт дежурство Мажаю. При них при обоих в кабинете директора Игорь Васильевич, то снимая, то надевая очки, требует от бледного Штанодёра немедленной отправки больного в районную больницу.

Оправдывая свою нерешительность, Зяма Исакович бормочет:

– Поймите же меня. Машина нужна…

Не так давно в детдоме была полуторка, но её умыкнул прежний директор. Осталась пара лошадёнок, да в тайге уйма волков – нагнана в Сибирь недавней войною. Обозом и то ходить небезопасно.

– Можно попросить в колхозе, – предлагает пребывающий в неведении Александр Григорьевич, который тут же исчезает за дверью.

Колхозная контора от детдома наискосок – через площадь. Пока идут в кабинете препирательства, Мажай возвращается и говорит: