Она откинулась на спинку кресла и стала обмахиваться веером.

– Боже мой, какой ужас, – пробормотал Кристофер.

– Какой позор! Разумеется, их утром же вышвырнули из этого дома. Но я мать трех невинных юных дочерей, трех чистых жемчужин, мистер Кумбе, представьте себе мое состояние.

– Представляю, миссис Паркинс.

– После этого… этого в высшей степени неприятного случая я живу в постоянном страхе, что он может повториться, я боюсь, что и моим собственным девочкам не удастся уберечься от осквернения Мистер Кумбе, могу ли я доверять вам, могу ли быть уверенной в том, что вы не злоупотребите моим доверием?

– Разумеется, мадам, уверяю вас.

– В таком случае я вас больше не задерживаю. Всего доброго и до следующей субботы, добро пожаловать в дом номер семь, Либерти-Холл, мистер Кумбе, к тем, кому можно доверять.

Она сдержанно поклонилась, и Кристофер удалился.

По коридору прохаживался торговец салом.

– Хе! Хе! – Он хитро взглянул на Кристофера. – Побывали в логове дракона? Я пройдусь с вами до конца дороги. Верите в вечерний моцион? Она раскрывала вам семейные тайны, не правда ли? Я так и думал. Не слушайте ни единого ее слова. Такому молодому парню, как вы, развлечься ничего не стоит, конечно, если он того захочет. Ту парочку подловили. Сами виноваты. Никогда не выключали свет. А ведь из-под двери заметно. Сам я предпочитаю темноту. Ха! Ха! Когда-то я умел повеселиться.

Кристофер, скромник по природе, ускорил шаг. Что за неприятный старик.

– Эй, не так быстро. Я уже не молод. Хотя всегда готов поразвлечься. В номере семь мы наведем шума, а? Скверно, что материал некудышный. Все как одна девственницы и давно отцвели. Не по мне. А что скажете вы, молодой проказник? Берта – это другое дело, это то, что надо. С ней стоит заняться делишками. Хоть и холодна как лед. Вся точно мраморная. Может, вам удастся ее растопить, а? Хе! Хе! Только газ не забудьте выключить.

– Доброй ночи, – поспешно сказал Кристофер и перешел на другую сторону улицы, оставив размахивающего зонтом торговца салом на противоположном тротуаре.

Так Кристофер стал постояльцем пансиона для избранных по адресу: Либерти-Холл, Мэпл-стрит, номер семь, хотя и не обрел там желанной свободы. Слишком много правил и ограничений, показной этикет, и то не так, и в этом недостаток воспитания, и в том достойный сожаления вкус. Он понимал, что не соответствует всем этим требованиям. Питая отвращение к грубой, неотесанной команде «Джанет Кумбе», он тянулся к людям культуры и мысли. И вот он среди них, но они ничуть не лучше: ограниченные и претенциозные, с пустым сердцем и ходульными воззрениями.

Кристофер оказался в поистине странном окружении, и хотя он отдавал много сил работе в почтовом ведомстве, это было сухое, нудное дело, и он часто вздыхал по свежему воздуху Плина и по шуму моря. Разумеется, до тех пор, пока в пансион не вернулась Берта Паркинс. Кристофер навсегда запомнил тот миг, когда впервые увидел ее.

Он вернулся с работы и вошел в гостиную, где постояльцы собрались перед ужином. Миссис Паркинс поспешила ему навстречу.

– Мистер Кумбе, вы еще не знакомы с моей дорогой Бертой. Разрешайте представить вам мою старшую дочь.

У пианино высокая, грациозная девушка просматривала ноты; она повернулась и сдержанно поклонилась Кристоферу.

– Я очень рада, что вы стали одним из нас, мистер Кумбе, – сказала она.

Кристофер едва не раскрыл рот от изумления и покраснел до корней волос. Неужели она тоже Паркинс? Как, эта красавица, эта величавая принцесса? Это же картина, рисунок мистера Маркуса Стоуна в столовой, на котором изображена сидящая в саду дама в белом. Каким же неуклюжим и неловким, должно быть, он кажется ей со своими деревенскими манерами и корнуолльским акцентом. При такой внешности сестры ей и в служанки не годятся. Какая грация, или стать, как сказал бы Гарри Фриск, а ее простое, строгое платье, каштановые волосы, зачесанные над высоким лбом…

Кристофер был странный молодой человек. В свои неполные двадцать три года он еще никогда не думал о женщинах иначе, нежели в свете родственных отношений. И вдруг появление этой холодной, величавой, невыразимо прекрасной мисс Берты повергает его в смятение и пробуждает в нем вихрь смутных и мучительных переживаний. Первое время он едва мог открыть рот в ее присутствии, не мог произнести ни одного сколько-нибудь разумного и внятного слова. Он сделался застенчив, утратил былую непринужденность и страшно боялся допустить какую-нибудь идиотскую оплошность с точки зрения светских приличий, что было под строжайшим табу в номере семь и могло вызвать ее досаду и неудовольствие.

По воскресеньям он стал регулярно ходить в церковь и читать авторов, книги которых замечал в руках своей богини, дабы обменяться с ней мнениями о них, но, когда она с улыбкой обращалась к нему и о чем-нибудь спрашивала, приходил в смятение и бормотал что-то невразумительное.

Постепенно его чувства, конечно, стали более сильными. Он с изумлением обнаружил, что мисс Берта не гнушается вступать с ним в беседу, принимать скромные букеты, которые становились тем больше, чем смелее становились его чувства; что она не прочь пройтись с ним в воскресенье от церкви до дому, обменяться с ним книгами и непринужденно обсудить мистера Гладстона.[24]

Постепенно Кристофер понял, что влюблен. Отрицать это было бесполезно, он не мог устоять перед странным наваждением, которое подчинило себе все его существо. Он любил Берту Паркинс. Вдали от нее он чувствовал себя одиноким и несчастным, долгие часы в почтовом ведомстве казались бесконечными, пока вечер не возвращал ему ее общество.

Иногда он задавался вопросом: не заметили ли его чувств остальные обитатели пансиона? Заметили. Миссис Крисп вполголоса делилась своими подозрениями с миссис Стодж, мисс Дэвис сентиментально вздыхала, импровизируя на пианино мелодию вальса. Мисс Эдит и мисс Мэй шептались по углам, а мистер Блэк, торговец салом, подглядывал в замочные скважины. Он первым сообщил Кристоферу, что все в доме ждут, когда он сделает решительный шаг.

– Послушайте, Кумбе, – сказал он с присущей ему фамильярностью, – так не годится. И вам, и девушке от этого только хуже. Идите и овладейте ею.

– Я не знаю, что вы имеете в виду, Блэк, – сухо заметил Кристофер, – как не знаю, к кому относятся ваши слова.

– Хе! Хе! Меня, парень, не проведешь. Я наблюдал за вами. В присутствии некоей особы – не будем называть имен – вы просто сам не свой. Да и она тоже не ледяная. Если научите ее этим фокусам, скоро растает. Черт возьми, скинуть бы мне эдак лет двадцать! Сам бы научил.

Кристофер повернулся к нему спиной. Еще одно слово, и он дал бы старику пощечину. Так облить мисс Паркинс грязью. В эту минуту Гарри Фриск пришел к нему на помощь.