погрозила ему кулаком за такой статус), потом обнаружила в каком-то паблике свежеопубликованную фотографию их святого семейства за обедом в кафе — они нашли замечательное и достаточно демократичное заведение, в котором Богдан выглядел не менее органично, чем в дорогом ресторане, но при этом Юлька не чувствовала себя неловко или глупо.

Потом у Машунции случился кризис, в результате которого она пару дней дулась, что лучшая подруга совсем ничего ей не рассказала. В тот период она пыталась создать коалицию с Леркой, но та только отмахивалась и бежала дальше по своим делам. Ей было не до того, у нее в квартире разверзся ремонт и бывший парень предпринимал попытки вернуться, найдя в ремонте железобетонный повод — помочь. Ну а Машкин кризис оказался слишком краткосрочным и преобразовался в катарсис, за которым следовали обнимашки и текущий допрос.

И тщась совладать с настойчивым зудом, что вся эта шумиха в средствах массовой информации насчет Богдана неспроста, Юля держала оборону и по капле выдавала информацию, которую можно выдавать. Хотя и страшно. Очень страшно. Вдруг рано. Вдруг ничего еще не получится?

Вдруг?

Вдруг.

Вдруг!

— А если о глобальном, то я влюбилась, — очень тихо сказала Юлька и, что характерно, чистую правду.

— Чудище! — самодовольно объявила Машка. — Конечно, после Ярославцева недолго и влюбиться!

— Ну вот Диму я точно обсуждать не готова, и вообще — мне пора!

— Куда?

— Куда! В садик, за моим почти трехлеткой! — сообщила Юлька и захлопнула крышку ноутбука.

— Стоять! — запротестовала Маша. — Ты же так и не рассказала, как у вас это все развивалось!

— Зато будет что рассказать в следующий раз! — «Если придумаю…»

Партнерша и подружка этим полуобещанием, вроде бы, удовольствовалась. И расцеловав Юльку в обе щеки, все-таки отпустила. Можно даже сказать, благословила в путь. Потому Юлька, пока эдакая благодать снизошла, спешно собралась и ретировалась из магазина, оставив Машку все проверять и закрывать. Ей самой и правда хотелось поскорее свалить.

Не нравилась эта шумиха. Очень сильно не нравилась. И не давала покоя ни на минуту мысль, что что-то здесь не так. Не праздный интерес. Слишком четко по целям отрабатывают. Целенаправленно. Дима? Может, и Дима. Ему сейчас выгоднее всего. И он ближе всех, почти внутри этой ситуации. Вот только последствий Юля пока не ощущала, не понимала, во что выльется, но чутье в этом смысле у нее была хорошо развито. Еще с аудиторских времен — так безумно давно, оказывается, будто бы в прошлой реинкарнации.

Иногда она жалела о том времени, а иногда думала, что и к лучшему, что ушла. Сложно представить себе подобную занятость теперь, сегодня. А так она, по крайней мере, принадлежит себе. И Богдану тоже, да. Но сожаления теперь, возле Моджеевского, с которым они когда-то столь во многом соревновались, проступали все сильнее, потому что она отдавала себе отчет, что однажды повелась на тупой шантаж и не реализовала того, что могла бы. Ведь, в конце концов, ее работа в прошлом — это такая же большая часть ее самой, как сегодня, к примеру, сын. И эти две ее ипостаси могли бы соседствовать. Наверное…

Оказавшись на улице и сунув нос в шарф от порыва ветра, Юля улыбнулась, зная, что прохожие совсем не видят ее улыбки. Вытащила из сумки телефон и набрала Бодин номер.

— Между прочим, сейчас ты спасла двух человек! — весело сообщил ей Богдан вместо приветствия, как только принял звонок.

— Хорошие люди или типа Гитлера с Муссолини? Я могу отключиться, а ты их кончай!

— Вообще-то первый из этих спасенных — я.

— А второй?

— Один недопрограммист.

— И чем эта бестолочь провинилась? — хохотнула Юлька. Богдан-айтишник был для нее совершенно неведомым зверем. Даже Богдан-гендиректор осознавался проще. А ведь тоже совмещал! Как, возможно, могла бы она!

— Эта бестолочь профакапила сроки сдачи проекта, — фыркнул Моджеевский.

— Оу, — прокомментировала Юля. — И что вам за это будет?

— У меня — штрафы, СЕО я уволю, тимлид будет пахать пару суток. Бестолочь я собирался грохнуть, но вмешалась ты.

— А штрафы очень большие? — вкрадчиво уточнила Юлька.

Богдан завис на мгновение и, подхватив ее тон, спросил:

— А что?

— Я думаю, заказывать ли сегодня ужин или мы начинаем экономить прямо сейчас.

— У тебя продажи накрылись? — рассмеялся Бодя. — А я надеялся…

— У меня молодой развивающийся бизнес!

— Понял, — легко подхватил Моджеевский. — Значит, на ужин я пожарю картошки. Грибов купишь?

— Охотно. Видела тут неподалеку от автобусной остановки новый овощной магазин. Как раз по пути. А что? Шуток про то, что на моих ржавых побрякушках молодой бизнес не построишь, не будет?

— Не будет, но совет дать могу, — продолжал весело трепаться Богдан.

— Типа от старшего товарища? Валяй!

— Со стороны выглядит, что ты устроила не магазин, а музей, — принялся объяснять Моджеевский самым серьезным тоном. — А значит, твой трейд-маркетинг противоречит выбранному тобой направлению. Ну и да, работа с потенциальными клиентами у тебя совершенно нулевая, — и не сдержавшись, Богдан громко расхохотался в трубку.

Слушая его хохот, Юлька подумала, что в жизни не чувствовала себя такой счастливой. Наполненной счастьем. Переполненной счастьем. И похожей на цветок, который едва выживал в пересохшей почве, и которому наконец дали напиться воды вдоволь. И она тоже тихо рассмеялась, мимо трубки, в шарф, так, чтобы он не слышал, а потом проговорила, подыгрывая ему и надеясь, что смешинки не прорываются:

— У меня слишком специфическая клиентура, чтобы ты в этом что-нибудь понимал! И к каждому клиенту индивидуальный подход!

— Да-да, я заметил! У меня для этого было достаточно времени.

— Ты тогда эти запонки как предлог придумал, чтобы меня побесить. Потому назвать тебя настоящим клиентом — сеять заблуждение… в Машкину голову.

— А ты заблуждаешься, что я намеревался тебя побесить, — хмыкнул Бодя.

— Ну давай, просвети меня, что ты там намеревался?

— Купить себе винтажные запонки. Мечта, между прочим.

— Вот прямо мечта?

— Не веришь?

— Ни капельки. На кой черт тебе это старье?

— Ну я же мажор. Мне