— Ха! — кричу я на пределе голоса. Пыль, летящая из-под копыт, делает мой крик хриплым. — Ха!

«Приведи геперов обратно».

Я иду, Пепельный Июнь. Иду.

Сапфировое небо расстилается над нами. Небольшие облачка усеивают небо, как пропущенные кусочки выкрашенного в синий холста. Когда песок сменяет твердая корка, конь набирает скорость и яростно скачет вперед. Так быстро, что на ухабах я подскакиваю со своего места и на какую-то долю секунды оказываюсь в воздухе.

Я гляжу по сторонам со всем старанием, но, за исключением редких акаций, не вижу ничего, кроме жесткой травы и еще более жесткой земли. Никаких животных, нет даже гиен или диких собак. Только грифы парят высоко в небе.

Спустя полчаса бешеной скачки я по-прежнему не вижу никаких признаков геперов.

— Тпру, родной, тпру, — кричу я, натягивая вожжи. Конь переходит на рысь и наконец останавливается. На его черной как смоль шкуре блестит пот, струйки стекают по мощной груди. — Отдохни немножко, хорошо, лошадка?

Я развязываю завязки записной книжки Ученого и открываю ее на пустой странице. Под светом солнца цвета и линии карты просачиваются из глубины бумаги. Принимается дуть сильный ветер, и я вынужден прижать страницы руками. Используя груду валунов неподалеку как ориентир, я ищу, где мы находимся. Детальность карты снова поражает меня: передан не только цвет камней (грязновато-серый), но и их количество (четыре).

Но где же геперы? Они не могли уйти так далеко. Даже если они бежали, я бы уже нагнал их.

Я снова беру одежду геперов и подношу к носу коня. Но он не обращает на меня внимания. Когда горячее дыхание вырывается из его рта, на губах выступает пена. Не в настроении что-то нюхать, спасибо за понимание.

— Хорошо, родной, ты хорошо бежал. Давай еще отдохнем, ладно?

Конь снова пристально смотрит на меня своими умными глазами, моргает, а потом переводит взгляд вдаль.

Я забираюсь на козлы и встаю на сиденье, всматриваясь в горизонт. Передо мной возвышаются восточные горы, их вершины покрыты снегом. Справа и слева от меня нет ничего, кроме выжженной равнины, на горизонте ничто не движется. Я смотрю на коня. Возможно ли, что все это время он вез меня просто куда глаза глядят? Может быть, он не представляет, куда скачет, и то, что я принял за свет разума в его глазах, — безумный огонь.

Как будто подслушав мои мысли, он неожиданно наклоняет голову, поворачивая ко мне левое ухо. Затем поднимает морду в воздух, принюхивается. Ветер стал порывистым и закручивает вокруг нас песок. Я вижу, как на ветру дрожат волоски на конском носу. Конь ржет, и вот мы снова движемся. Я едва успеваю спрыгнуть с сиденья и схватить вожжи. Мы вновь летим по равнине, на этот раз на юг. Прямо на юг, почти на девяносто градусов.

Теперь мне действительно интересно, знает ли конь, что делает. Он скачет уже не с прежней убежденностью, время от времени переходит на шаг и принюхивается к воздуху. Затем, слегка изменив направление, снова пускается в галоп. Может быть, дело в ветре, который, кажется, дует одновременно со всех сторон. То с востока, то с севера, то с юга. Может быть, потому коню так нелегко идти по следу.

Я замечаю черную точку в небе, и поначалу мне кажется, что это просто стая грифов. Затем она увеличивается в размерах, становится чернее, и я понимаю, что это темная туча, растущая на глазах, как пятно от пролитых чернил. За ней следует целая армия таких же туч, смоляных, как шкура моего коня.

Быстрее.

Ветер хлещет меня по лицу, загибает углы мечущихся страниц.

— Ха! — Я хлещу коня вожжами. Он понимает и скачет быстрее, как будто ему передается моя паника. Песок несется над равниной с поразительной быстротой, закручиваясь в небольшие желто-коричневые вихри, похожие на привидения.

Скорость.

Я, напрягая глаза, вглядываюсь в горизонт, стараясь в гаснущем свете увидеть хоть какое-то движение. Ничего. Кажется, безжизненная равнина не меняется.

— Скачи, давай! — кричу я. Но конь устал, разочарован, не слушается, он тяжело дышит и бежит уже не так плавно. Я спрыгиваю с козел, хватаю одежду геперов. На этот раз он еще меньше настроен ее обнюхивать и отталкивает мордой мои руки. Рассерженно бьет по твердой земле задними ногами. Небо темнеет. Очень скоро облака закроют солнце, и всю землю заволочет тьма. Станет еще труднее отыскать геперов.

— Надо попытаться еще…

Конь неожиданно поднимает голову. Он что-то почуял. Его ноздри, затянутые нитками слюны, похожи на темные глаза внезапно прозревшего. Он бросается вперед, я едва успеваю схватиться за вожжи и запрыгнуть наверх. Одежда геперов остается валяться на земле.

Не то чтобы конь в ней нуждался. Он скачет быстро и прямо, в его движениях нет никакого сомнения. В стуке копыт слышится решимость и спешка, как будто он пытается компенсировать потерю времени, как будто понимает, что эти полосы скоро затянут все небо.

Минут десять спустя я их вижу. Линия крохотных точек, похожих на муравьев.

— Вон они, лошадка! Вон они! — Но ей не нужны ни понукания, ни указания.

К тому времени когда мы их нагоняем, они сгрудились и готовы защищаться. Я заставляю коня перейти на шаг и спрыгиваю на землю на некотором расстоянии от них. Мне не хочется их пугать.

Они выглядят уставшими и измученными, и на их лицах написаны страх и отчаяние.

Когда они заговаривают, слова обращены не ко мне.

— Я говорил тебе, что надо заглянуть на конюшню. Экипаж нам бы не помешал. Часов шесть назад, — едко произносит Эпаф.

— Я так и сделала, — отвечает Сисси. — Пока ты собирал свои драгоценные рисунки. Она была заперта, как всегда.

— Ну, он-то сумел найти лошадь и экипаж.

Теперь они все смотрят на меня. Эпаф и Сисси с подозрением. У каждого из них тяжелый мешок, на боку ножи и копья в ножнах, на плечах — бутылки с водой. И дипломаты. Пять штук. Лица, волосы и одежда у всех геперов покрыты песком.

— Идите со мной, — говорю я. Голос мой звучит неестественно высоко, выдавая ложь.

Они смотрят на меня, не зная, что сказать.

— Ну, — повторяю я, — времени нет.

Эпаф выходит вперед.

— Куда? — спрашивает он язвительно.

— Назад. Назад к Куполу.

Он удивленно приоткрывает рот, а потом ухмыляется.

— В этом письме, — он лезет в карман, — которое мы получили сегодня через Пуповину, говорится, что Купол неисправен. Фотоэлемент сломан. Он не закроется на закате.

— И они сказали вам про убежище. Дали карту, сказали, что до него шесть часов пути, и велели поторапливаться. А если я скажу, что это ложь? Купол не сломан. Никакого убежища нет. — Мне легко быть убедительным, пока я говорю только правду. И они тоже это чувствуют. В глазах у них паника, плечи напрягаются от страха. Маленький Бен встревоженно смотрит вдаль. Никакого убежища не видно, хотя они должны были уже прийти к нему. Они все это знают.