Основой правого суда должен быть закон, одинаковый и равный для всех. Но как этого добиться, если сами судьи связаны со сторонами родственными и дружескими узами, взаимными услугами, а то и просто мздой? Этот вопрос, не вполне решённый в наших судах доселе, Александр Невский решал тремя путями. Во-первых, участием в судебной коллегии князя, не столь заинтересованного в местных делах. Во-вторых — опорой на письменный закон: "судить им… взирая в "Правду"". Наконец, ответственностью присяжных судей перед Богом.[131]

"Посадник, — гласила Псковская Судная грамота, — при возведении на свою должность должен присягнуть в том, что судить ему справедливо, по присяге, не корыстоваться городскими деньгами, не мстить никому по вражде своим судом, не сговариваться на суде, дружа по родству, не губить правого, не жаловать виноватого, а без разбора никого не осуждать".

"Князь и посадник, — установил Александр Невский, — не должны производить суда на вече; судить им у князя в палатах, справляясь с законом, согласно присяге. Если же они не будут судить по закону, то да будет им Бог судьёй на втором пришествии Христа. А тайных поборов не брать ни князю, ни посаднику. Если кому-либо из княжеских слуг будет назначено ехать в пригород (зависимый от Пскова город. — Авт.) в качестве наместника, то он должен присягнуть в том, что будет желать Пскову добра, а судит пусть справедливо, по присяге".

Памятовал Александр Невский и о том, как новгородское боярство при нём свергало посадника и иных чиновников республики, чтобы решать споры в свою пользу. Легко понять, откуда в псковской судной грамоте появился закон: "Посадник, оставивший свою должность, обязан сам закончить разбор [начатых им) судебных и других дел, а его преемнику не пересматривать вынесенных им судебных решений", — чтобы менять посадника в свою пользу было не повадно.

Позаботилась Судная грамота и об ограничении возможностей вносить изменения в закон. На это имело право только общее народное собрание: "Если в этом сборнике псковского права обнаружится отсутствие какой-либо статьи, то посадники должны доложить об этом на вече Псковского государства и затем внести эту норму. Если же какая-то статья закона покажется нежелательной [вечу] Псковского государства, то она может быть исключена из сборника"[132].

В отличие от многих средневековых законов, Грамота князя Александра Пскову призывала к осторожности в вынесении наказаний и даже к милосердию. Так, "вора, совершившего кражу в Кроме (псковском кремле. — Авт.), конокрада, изменника и поджигателя" следовало "лишать жизни". Но уже "если будет совершена кража на посаде, то дважды помиловать (не лишать жизни) виновного, а, доказав преступление, наказать сообразно со степенью вины; уличив же в третий раз, предать его смертной казни, подобно вору, совершившему кражу в Кроме".

Ненавистные князю Александру "переветники", т. е. изменники, а также, по мнению историка В.О. Ключевского, устроители мятежей, заговорщики, также подлежали смертной казни по суду, на состязательном процессе и с учётом всех улик, как поджигатели и неисправимые воры (некоторые учёные добавляют в этот список и злых волхователей). Сам Александр Невский, однако, был к изменникам не столь суров, и, памятуя о спасении своей души, иногда их миловал.

18 мая 1243 г., сообщает новгородский летописец, во псковском Ивановском монастыре случилось знамение: "от иконы святого Спаса над гробом княгини (супруги князя. — Авт.) Ярослава Владимировича, которую убил её пасынок в Медвежьей голове, шло миро из иконы 12 дней". Две "скляницы" этого мира псковичи привезли в Новгород на благословение архиепископа, а две оставили себе. Граждане двух городов восславили тогда человеколюбие Господа вседержителя, "яко призираешь на нас, убогих, своею многою милостию"[133].

Это знамение напомнило Александру Невскому о трагической судьбе семьи псковского изменника, князя Ярослава Владимировича. Сын изгнанного из Пскова князя Владимира Мстиславича, дяди Ростиславы, матушки Александра, бежал к немцам в Ригу, и многие годы наводил врагов на Русь. У немцев Ярослава Владимировича принимали хорошо, тем более что матерью его была племянница епископа Рижского Альберта — реального главы крестоносцев в Ливонии.

В 1233 г. Ярослав со своими единомышленниками из Новгорода и немцами захватил Изборск, но псковичи отняли у них город обратно. В 1241 г. Ярослав опять захватил Изборск, а затем и Псков с немцами, среди которых, после смерти епископа Альберта, уже не пользовался большим почётом. Использовав, крестоносцы просто вышвырнули его, передав управление Псковом в руки своих фогтов.

Измену родине Ярослав Владимирович усугубил изменой жене. Княгиня Евфросиния, дочь полоцкого князя Рогволда Борисовича, тётка св. князя Довмонта и родственница жены самого Александра Невского, была брошена непутёвым князем Ярославом. Узнав, что он женился (по католическому обряду!) на девице из Ливонии, Евфросиния ушла в основанный ею псковский Ивановский монастырь и приняла имя Евпраксия. Став уже настоятельницей, Евпраксия не нашла в себе сил отказаться от приглашения бывшего мужа и поехала на свидание с ним в орденскую крепость Медвежья голова. Там она и была убита своим пасынком, сыном Ярослава от немки, 8 мая 1243 г.

Мотивы убийства источники не раскрывают, но они и так прозрачны. Легко понять, как всполошилась немецкая семья Ярослава, перепугавшись, что преподобная княгиня вернёт заблудшего князя к праведной жизни и в лоно православия. Это, ценой гибели Евпраксии, и произошло. Князь отказался от католических заблуждений, забыл былое властолюбие и вернулся на Русь, а княгиню погребли в Пскове, в соборе Ивановского монастыря, который с тех пор сделался усыпальницей псковских княгинь. Память святой благоверной княгини Евпраксии Псковской, в миру Евфросинии, празднуется 20 мая.

Возможно, из человеколюбия, снисходя к просьбам своей княгини Александры, а скорее — сочтя, что Ярослав Всеволодович уже довольно за свою измену "Богом убит", то есть справедливо наказан за грехи, Александр Невский, сразу по заключении мира с крестоносцами, позволил Ярославу вернуться на Русь. Изменник не только был принят в Пскове и Новгороде, но и посажен Александром на "подручное" княжение в новгородском Торжке. Здесь он через несколько лет кровью искупил свои прегрешения перед Русью.

Интересно, что новгородский летописец, ранее сурово осуждавший деяния Ярослава Владимировича, посвятил его подвигу большую статью под 1245 г., отзываясь о раскаявшемся грешнике подчёркнуто одобрительно. Даже и без положительного тона мы поняли бы, что летописец горячо одобряет раскаяние Ярослава: ведь статья о его деяниях по объёму немногим уступает рассказу о Ледовом побоище.

А в те годы летописец делал свои записи нечасто. После чуда во Пскове он отметил только кончину жившей в Новгороде княгини Ростиславы, матери Александра, 4 мая 1244 г. К этому времени княгиня под именем Евфросиния приняла постриг в Юрьеве монастыре, где она жила, не отходя от гроба своего старшею сына Фёдора. Здесь, подле гробницы Фёдора Ярославича, и было погребено её тело[134].