— Не паникуйте, Вилли! Спокойно обсудим. Если вы пожалуетесь, что их вытащили у вас во враждебно настроенной толпе, вам, как разведчику, грош цена. «Почему, — спросят вас, — она была враждебна?» — «Потому, — ответите вы, — что я громко хвастался!» И ваша карьера кончится!… Лучше инсценируйте взлом сейфа, нападение.

— Пожалуй… Рассчитываю на вашу поддержку. И я помогу вам. В ресторане мы встретимся с начальником «реферата А», о котором я упоминал, вы скажете ему, что посланы Байдалаковым. — Брандт вкратце объяснил обстановку, сложившуюся в НТС. — А сейчас верните мне эти марки, чтобы расплатиться. — Он вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. — А что, если взвалить вину на вашего Трофима? Назвать его большевистским агентом…

— Нельзя, — возразил Олег. — Не валяйте дурака! Ну какой он агент! Ну, выловят его, допросят и сразу поймут вашу игру.

— Сам себя порой не узнаю! Время уж очень подлое… — закончил Брандт с какой-то грустью. — А может, сказать, что на нас напали, когда мы возвращались из ресторана? Там выпить как следует!

— Будем действовать по ходу пьесы. Кураж, мой друг, кураж! Как говорят французы и некий старый разведчик фон Берендс.

Ресторан «Бристоль» находился на Адольф-Гитлер-штрассе. До того она называлась улицей 1-я Травня, а еще раньше улицей Легионов. Они вошли в помещение, швейцар встретил Брандта как старого знакомого с поклоном, а обер-кельнер почтительно провел к столику. Подали закуску и графин водки. Выпив подряд несколько рюмок, Брандт немного захмелел. И в эту минуту у стола появился блондин с зачесанными назад волосами, в штатском сером костюме, на вид ему было лет тридцать пять. Светло-карие глаза смотрели уверенно, а толстая шея и широкие плечи говорили о силе. Чегодов заметил его еще раньше; он сидел в компании двух здоровенных гестаповцев, видимо, нижних чинов, и внимательно, из-под бровей, наблюдал за публикой.

Гость по-хозяйски взялся за спинку стула и обратился к Брандту на немецком языке, в то же время не спуская с Чегодова глаз:

— Это и есть ваш друг, приехавший из Варшавы? Согласно нашим данным, на демаркационной линии документы ни у кого из проезжавших не отбирали. Подозреваю, что на станции Барутуве их не было. Вы уверены, Вилли, что он именно то лицо, за которое себя выдает?

— Я знаю Чегодова лично… но я не уверен, что он прибыл из Варшавы, — заторопился с объяснениями Брандт. — Он был заброшен — я допускаю и такой вариант — на Львовщину еще до войны, но по каким-то причинам это скрывает, а может быть, явился из Бессарабии, туда тоже забрасывали наших энтээсовцев. Он выходец из крупной помещичьей семьи, состоит членом закрытого сектора нашего союза, к нему очень хорошо относится наш председатель господин Байдалаков, к которому дружески расположен его превосходительство господин Шелленберг.

— Вас воллен зи заген?[38]— повернулся Эрих Энгель. В том, что это был именно начальник «реферата А» четвертого отдела СД, Чегодов не сомневался.

«Спокойно! — сказал себе Олег. — Ты ни бум-бум не понимаешь по-немецки», — и с любопытством уставился на физиономию гауптштурмфюрера.

— Он не понимает? — Энгель недоверчиво поглядел на Брандта. — Фи не знайт по-немецку? — повернулся он к Чегодову.

— Гутен таг, данке шен, ауф видерзеен, гут, хенде хох! — выпалил единым духом Чегодов. — Парле ву франсе? Парлате итальяно? Спик инглиш? Говорите српски? Чи балакаете по-вкраиньски? Пан размовля по-польску?

Брандт захохотал, гестаповец снисходительно улыбнулся, отодвинул стул и уселся, закинув ногу на ногу.

— Хенде хох! Ха-ха-ха! — не унимался Брандт. — Данке шен.

Потом он взялся переводить, но переводил далеко не все. Олег, отлично знавший немецкий язык, мог обдумать каждый вопрос, и эффект неожиданности пропадал. Важны были и их комментарии. Убедительно, по его мнению, прозвучал ответ на вопрос гауптштурмфюрера, почему на его запрос в Перемышль местное СС сообщило, что пассажир под фамилией Чегодов демаркационную линию не пересекал.

— На их месте я так же ответил бы. Эти простаки, которые меня задержали, думали, пока они выпьют по кружке пива, я буду, как тюфяк, стоять и ждать их, и все же не такие круглые идиоты, чтобы сознаться.

— Фи, господин Чекотофф, нашинаете мне гефаллен!

— Нравиться! — подсказал Брандт.

— Йа, наравится. И я хотель с фами поработайте.

— По распоряжению Байдалакова и с разрешения штандартенфюрера Шелленберга меня направили в Витебск.

Брандт перевел.

— Я тоже имейт бефел от СС группенфюрера и генерал-майор полиции Генриха Мюллера работайте на велики Германия, — попытался по-русски объясниться гестаповец, сверля его тяжелым взглядом.

«Настоящий удав, — ежась от подленького страха, думал Олег. — Соглашусь и сегодня же ночью подамся с Иваном и Абрамом из Львова».

— Уничтожать коммунистов? Я согласен. Однако надеюсь, что во Львове меня долго держать не будут. Поймите, господин гауптштурмфюрер, у меня специальное задание по борьбе с партизанами.

— Хорошо, хорошо. Партизан мы вычешем из лесов, как гребнем. Двадцать седьмого августа немецкие войска взяли Днепропетровск, у Великих Лук уничтожена Двадцать вторая Советская армия. Сорок тысяч убитых, тридцать тысяч раненых, взято четыреста орудий. А тридцатого, у Ревеля, затоплено около сорока восьми тысяч брутто тонн транспортных судов. Всего в Северном море затоплено семьдесят тысяч! Переведите все это ему, Вилли, — заговорил по-немецки Энгель и поднял бокал. — За победу! Хайль!

— Красная армия капут? — изобразил радость Чегодов.

— Под Минском и Белостоком двадцать девятого июня были взяты тысячи пленных, три тысячи броневых машин и другая техника, двенадцать составов поездов… — Брандт погрозил потолку пальцем. — Германский вермахт побеждает!

— А каковы немецкие потери? — не выдержал Чегодов.

— Вас загт эр? — спросил Энгель.

— Он спрашивает о потерях немецкой армии.

— Самые незначительные, русские бегут…

— Тогда зачем их убивать?

Брандт сделал вид, что не понял вопроса Олега, и переводить не стал.

Они просидели еще около часа. Гестаповец поглядывал на Олега уже не так настороженно, но время от времени глаза его снова наливались тяжелым подозрением и заставляли ежиться.

«Бежать! Бежать! Скорей бежать!» — твердил про себя Чегодов.

Уже за полночь они вышли на улицу. Ущербная луна нависла над крылатыми ангелами оперного театра. Широкая улица, усаженная деревьями, была пустынна: вступил в силу комендантский час, кругом было безлюдно. У входа в ресторан, на тротуаре, виднелась надпись «Бристоль», машины стояли чуть в стороне. Олег оглянулся, Эрих Энгель спускался по ступенькам, за ним, точно две большие черные тени, следовали его стражи-гестаповцы, рядом, повернувшись к гауптштурмфюреру лицом, спускался, приглаживая свою седую шевелюру, Брандт и что-то объяснял вполголоса. «Неужели будут брать? — пронеслось в мозгу, и рука невольно полезла за пазуху. — Первым застрелю немца, потом эту сволочь и кинусь за тумбу», — и Олег крепко сжал рукоятку пистолета.