Локоток смеялся.

— И я не прочь, как и ты, повозиться с хорошенькой девушкой, вот хотя бы из монастыря, как у Мщуя, но долго высидеть при бабе не смог бы. Мне нужна деятельность.

При этом воспоминании Пшемыслав нахмурился. После смерти Люкерды и брака с Рыксой он не решался больше смотреть ни на одну женщину. Даже разговор об этом был ему неприятен. Локоток, ведший свободный образ жизни, заметил тучку на лице князя и умолк.

— Вижу, вижу, — добавил он, — вы стали очень добродетельным и хотите идти по стопам Пудыка!.. Ну что же! И я не прочь стать таким, но попозже.

Расхохотался опять, спрыгнул со скамьи и стал гулять по избе, словно не устав с дороги. Осматривал изящные доспехи, брал их в руки.

Настала ночь; пришлось им провести ее под одной крышей. Локоток лег спать гораздо веселее Пшемыслава, хотя последнему не разоряли земель татары, и никто его не разбил.

Когда князь проснулся, его гостя уже не оказалось; передавали, что с восходом солнца он собрал отряд и двинулся в путь.

Пшемыслав тоже отправился в Гнезно, провожаемый приветствиями собравшихся. Но его путешествие все время замедлялось.

Воевода Познанский, не говоря ничего князю, опасался засады, и когда пришлось въезжать в Черный лес, густой и опасный, послал на разведку людей. Эта предосторожность оказалась далеко не лишней, хотя над ней и смеялись.

Посланные донесли, что около брода через болота засела куча вооруженных людей. Насколько можно было рассмотреть, там были саксонцы из Бранденбурга и много Зарембов и Налэнчей.

Отряд остановился, стали совещаться. Трудно было подсчитать силы врагов, но было их там немало.

Пшемыслав хотел обойти их и ударить с фланга, но путь через болота был немыслим. Да и завязывать бой в лесу, где могли быть приготовлены засеки, было опасно. Воевода советовал обойти засаду кружным путем, а потом с большими силами окружить врагов, если бы они до того времени не ушли.

Князь противился, но его уговорили… Пошли влево по берегам озер, через пески, и, таким образом, вместо того чтоб прибыть в полдень, явились в Гнезно только к ночи.

Пшемыслава встретили Свинка и Рыкса с дочерью. Архиепископ старался быть веселым и молчал относительно засады, хотя ему уже сообщили; сам князь не говорил ничего, сомневаясь в достоверности известия.

Оказалось, однако, что дело было серьезное. Воевода, собрав побольше солдат, отправился ночью в замеченное место. Саксонцы, подвергшись внезапной атаке, бежали, обвиняя Зарембов в измене. Воеводе удалось поймать двоих из Зарембов и Налэнчей, чего он больше всего добивался; пойманных привязали к хвостам лошадей и привезли в Гнезно.

Здесь их немедленно судили и казнили.

Сейчас же после казни ушли все Зарембы и Налэнчи, остававшиеся до сих пор при дворе, как раз те, что клялись в верности на остановке в Воле; теперь не оставалось никого из этих родов при дворе Пшемыслава.

Хотя возникли некоторые волнения, но воевода сейчас же их подавил. Архиепископ и князь даже радовались, что ушли подозрительные люди.

Между тем Свинка, созвав землевладельцев, старших чиновников из Калиша и Познани и духовенство, настоял на решительном шаге.

Когда все собрались, архиепископ вышел вперед, приветствуя князя, и сказал:

— Милостивый князь! Вот весь твой народ и я, как духовный отец твоих земель, пришли единогласно просить тебя не откладывать дольше и принять королевскую корону, которая следует тебе по праву. Надень ее и пусть она даст тебе новую силу управлять нами во время мира. Привесь меч, который ангел принес твоему предку, и воюй с ним победоносно с врагами.

Тут, по данному знаку, все стали говорить, поздравлять, поднимались руки, летели вверх шапки; воодушевление охватило всех, даже тех, кто пришел в равнодушном либо сомневающемся настроении. Разверзлись сердца, раскрылись уста, какая-то надежда вступила в людей, словно эта корона, добытая из гроба и мрака, должна была принести с собой могущество.

Князь стоял молча, взволнованный, бледный; Рыкса смотрела гордо и радостно.

Подошли к нему старшие придворные, и князь, подбодренный оказываемой ему любовью, поднял голову.

— Пусть же будет, как хочет отец наш Яков и вы все. Не чувствую себя более достойным короны, чем мой набожный отец или мои предки, — но вижу в этом перст Божий!

Архиепископ сжал его в объятиях, снова раздались возгласы, из комнат передались толпе, собравшейся в большом числе на дворе. Приготовленные заранее флейтисты и трубачи заиграли.

Тогда архиепископ, духовенство и все собравшиеся направились в кафедральный костел — и так кончилось это торжественное провозглашение Пшемыслава королем.

В тот же день было решено, что коронация состоится в Гнезне в день святых Петра и Павла, когда должны были приехать епископы со всей Польши.

X

Дивный был этот день 26 июня 1295 года, когда бесчисленные толпы землевладельцев, съехавшихся со всех сторон Польши и Поморья, покрыли не только дворы, валы, улицы, но и окрестности города, где расположились лагерем.

Стражник и хранитель старой Короны Свинка заботился, чтобы торжество возобновления королевской власти, погребенной в крови святого Станислава, было блестящим и громким.

Поэтому он пригласил всех епископов, которые были в состоянии приехать: Яна из Познани, Яна Ромка из Вроцлава, Гослава из Плоцка, даже из Любуша Конрада; те же из них, кто не мог явиться лично, как Краковский и Вроцлавский епископы, прислали письма, подтверждающие их согласие.

Эту блестящую массу приглашенных увеличили еще многие поморские рыцари, представители главнейших городов, чиновники, дворяне; все они хотели присутствовать при этом возрождении королевства.

— Истинно говорю вам, — отвечал Свинка на все опасения, которыми его хотели отпугнуть от короны, — здесь дело идет не о короле, так как каждый из них смертен, но о короне, которая должна быть бессмертной.

Эта корона, долго пролежавшая в костельном ларце и оберегаемая, как талисман, наравне с драгоценным телом святого Войцеха, лежала теперь на подушке во всей своей старинной простоте, напоминая толстыми золотыми обручами те века, когда их изготовили, как умели, неуклюжие пальцы.

Рядом с ней лежала королевская держава, полная земли, символом власти над которой она являлась, и копье святого Маврикия, и меч Щербец.

В костеле рядом стояли два трона, покрытые пурпурным сукном; напротив помещался архиепископский.

Уже горели многочисленные свечи, ожидало духовенство, когда послышались трубные звуки и по покрытой сукном дороге выступило из замка шествие. Впереди шли гофмейстеры с белыми жезлами и воеводы со знаменами, за ними князь и княгиня, окруженные придворными чинами.

Пшемыслав был одет в пурпурное платье, на голове был золотой шлем. Он шел с открытым лицом,