Она передала мне завернутое в одеяло яйцо. Пиквик раздраженно подпрыгивала, и мне пришлось показать ей яйцо, только бы успокоить. Затем мы, как и в прошлый раз, поползли домой со скоростью каких-нибудь двадцать миль в час. Дома я положила яйцо в бельевой шкаф, и Пиквик взгромоздилась на него в весьма дурном настроении, по горло сытая переездами.

Первый раз я путешествовала с отцом, будучи намного моложе. Мы побывали на премьере «Короля Лира» в «Глобусе» в 1602 году. Театр оказался грязным, вонючим и несколько шумным, но, как ни странно, та премьера не сильно отличалась от всех остальных, которые мне довелось посещать. Мы наткнулись на человека по имени Темпор Искривленс, который, как и мой отец, был одиноким странником по времени. По его словам, он болтался по елизаветинской Англии, скрываясь от патрулей Хроностражи. Папа говорил потом, что Искривленс был настоящим бойцом за правое дело, но навсегда сник, когда устранили его лучшего друга и напарника. Я понимала, каково ему, но сдаваться не собиралась.

ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ.

Личные дневники

Папа явился к завтраку. Когда он вошел, я сидела за кухонным столом и листала утренний номер «Жаба». Как самую сенсационную новость газета преподносила резкий поворот в карьере Хоули Гана. Из унылого политического трупа, которому победа на выборах и не снилась, он превратился в ведущего политика, по рейтингу опередившего даже правящую партию «Чайвперед!». Такова была сила Шекспира. Мир внезапно замер, картинка на экране телевизора застыла, звуки слились в глухое гудение, обычно сопровождавшее появление отца. Он умел останавливать часы — когда он ко мне приходил, время вытягивалось во фрунт. Эта способность досталась ему не даром — к нормальной жизни он теперь вернуться не мог.

— Привет, пап, — просияла я. — Как дела?

— Ну, это с какой стороны посмотреть, — ответил отец. — Ты еще не слышала об Уинстоне Черчилле?

— Пока нет.

— Черт! — выругался мой родитель и сел.

Подняв брови, он прочел заголовки статьи:

— «„Шимпанзе — всего лишь домашнее животное“, — утверждает звезда суиндонского крокета». Как мама?

— Хорошо. Конец света по-прежнему запланирован на следующей неделе?

— Похоже на то. Она вспоминает обо мне?

— Все время. Вот отчет из аналитической лаборатории ТИПА.

— Хм-м, — промычал отец, надевая очки и внимательно читая бумагу. — Карбоксиметилцеллюлоза, фенилаланин и углеводороды. Животный жир? Бессмыслица какая-то!

Он вернул мне отчет.

— Не понимаю, — тихо произнес папа, посасывая дужку очков. — Тот велосипедист остался жив, а миру все равно конец. Может, дело не в нем? Но в том месте и в то время больше ничего не произошло, вот ведь беда.

— Нет, произошло, — спокойно ответила я.

— Что?

Я взяла пакетик с розовым веществом.

— Ты дал мне эту штуку.

Папа щелкнул пальцами.

— Наверняка! Я передал тебе пакетик, и, значит, это-то и стало ключевым событием, а не смерть велосипедиста! Ты никому не проговорилась, откуда желе?

— Никому.

Он немного поразмыслил.

— Что же, — сказал он наконец. — В отличие от суждений задним числом предотвращение Армагеддона — не точная наука. Может быть, некоторое время нам придется ограничиваться простым наблюдением, пока не поймем, в чем дело. А как в остальном?

— «Голиаф» устранил Лондэна, — мрачно ответила я.

— Кого?

— Мужа моего.

— О! — внезапно помрачнел отец. — Просто так?

— Чтобы вытащить Джека Дэррмо из «Ворона».

— Ага! — воскликнул он. — Старый добрый шантаж. Печально это слышать, Душистый мой Горошек. Но ты не падай духом. У нас есть поговорка о восстановлении устраненных, она звучит так: «Никто не умирает насовсем, пока о нем помнят».

— Значит, — медленно проговорила я, — если я о нем забуду, он погибнет безвозвратно?

— Именно, — кивнул отец, наливая себе кофе. — Вот потому мне так трудно было восстановить Черчилля и Нельсона. Пришлось разыскивать тех, кто помнил их при жизни, дабы понять, где мог произойти сбой. — Он хохотнул и поднялся. — Ладно, одевайся и пошли!

— Куда?

— Куда?! — воскликнул он. — Да мужа твоего спасать!

Вот это точно хорошая новость. Я метнулась в спальню и стала торопливо натягивать на себя одежду, пока папа читал газеты и ел овсянку.

— Дэррмо-Какер хвастался, будто они запечатали лето тысяча девятьсот сорок седьмого года так, что туда даже транстемпоральный комар не прошмыгнет, — запыхавшись, сообщила я.

— Тогда, — задумчиво изрек отец, — нужно их перехитрить. Они ждут нас в определенной точке пространства в определенное время, но не дождутся. Мы появимся в том самом месте, но не в тот же час и просто подождем. Как ты думаешь, стоит попытаться?

Я улыбнулась.

— Несомненно!

Перед глазами промелькнула череда ярких вспышек, и вот мы уже катим куда-то на джипе с затемненными стеклами — лунной ночью, вдоль темной полосы воды. Поодаль в небе рыскали лучи прожекторов, откуда-то доносились разрывы падающих бомб.

— Где мы?

Папа переключил скорость.

— Мы подъезжаем к Хенли-на-Темзе в оккупированной Англии. Сейчас ноябрь тысяча девятьсот сорок шестого года.

Я снова посмотрела на воду, и в животе у меня зашевелился муторный ужас.

— Это здесь… здесь Лондэн в машине упал в реку… во время аварии?

— Сейчас мы там, где это случилось, но не тогда. Если я перепрыгну прямо туда, Лавуазье сразу же нас накроет. Тебе когда-нибудь приходилось играть в «вышибалу»?

— Конечно.

— Нам предстоит нечто похожее. Хитрость, скрытность, терпение — и немного мошенничества. Ну вот мы и приехали.

Мы достигли места, где дорога делала крутой поворот. Невнимательный водитель легко мог ошибиться и слететь в реку, это сразу было понятно. Меня пробрала дрожь.

Мы выбрались из машины, отец пересек дорогу и направился в сторону маленькой березовой рощицы среди зарослей сухого папоротника и ежевики. Подходящее место для наблюдения за поворотом — всего в десяти ярдах. Папа разложил на земле большой пластиковый пакет, и мы уселись на траву, прислонившись к гладкой коре большой березы.

— И что теперь?

— Подождем полгода.

— Полгода? Папа, ты спятил? Мы не можем тут сидеть шесть месяцев!

— Так мало времени, и столько всего надо узнать, — задумчиво проговорил отец. — Бутерброд хочешь? Твоя мама каждое утро оставляет для меня на крыльце. Я не очень люблю солонину с заварным кремом, но в этом присутствует некая эксцентричная изысканность. Да и сытно опять же.