Мы приводим эти подробности по изложению протоиерея Александра Киселева, потому что они являются пересказом слухов, циркулировавших в окружении генерала Власова и создававших генералу ореол мученика и героя.

Но, вообще-то, в Риге Власов выступил в редакции русской газеты «За Родину», посетил староверческую молельню, нанес визит митрополиту Сергию и затем отправился в Псков. Где тут поместился «сидевший в партере штаб немецкого командования», непонятно.

Но в театре Андрей Андреевич выступал.

Только не в Риге, а в Пскове, куда он прибыл 1 мая.

Здесь, как показывал Власов на следствии, он осмотрел батальон добровольческих войск и был на приеме у командующего германскими войсками, действовавшими под Ленинградом. Генерал-фельдмаршал Буш просил его рассказать на собрании германских офицеров о целях и задачах «Русского комитета».

«Выступая на собрании, — показал А.А. Власов на допросе, — я заявил, что «Русский комитет» ведет активную борьбу против советской власти, и что немцы без помощи русских уничтожить большевизм не смогут. Мое выступление явно не понравилось генерал-фельдмаршалу Бушу».

Уже после этого выступления, «поднимая в народе уверенность в собственных русских силах», и двинулся Власов по маршруту: Луга — Волосово — Сиверская — Толмачево — Красногвардейск — Дедовичи.

Тем не менее «переполох в немецких кругах» гастроль генерала Власова действительно вызвала; хотя основанием для него послужили не столько успехи генерала на пропагандистском поприще, сколько невероятная самоуверенность. На свою беду, по дороге в Гатчину Власов успел «разработать план захвата силами добровольцев Ораниенбаумского плацдарма».

Воодушевленный этими стратегическими находками, Андрей Андреевич несколько утратил чувство реальности. В речи на обеде, данном в его честь, он вначале поблагодарил немцев за прием, а потом (выпив, Власов, похоже, не только Ораниенбаум занял силами добровольцев, но и Ленинград) выразил надежду, что скоро будет приветствовать немцев, как своих гостей в городе на Неве.

Тут Власов немного переборщил.

На обеде присутствовали немецкие офицеры и генералы, которые уже полтора года топтались под Ленинградом и не могли взять город. Могло ли им понравиться пьяное застольное бахвальство пленного русского генерала?

Но Власов не замечал хмурости на лицах своих хозяев.

— Кончится война, — увлеченно басил он, — мы освободимся от большевизма, и тогда в нашем Ленинграде, которому мы вернем его настоящее имя, мы будем принимать немцев, как дорогих гостей!

Считается, что именно выступление в Гатчине и переполнило чашу терпения нацистов. Фельдмаршал Кейтель отдал тогда приказ о запрещении политической деятельности генерала Власова.

«Ввиду неправомочных, наглых высказываний военнопленного русского генерала Власова во время его поездки в группу армий „Север“, осуществленную без того, чтобы фюреру и мне было известно об этом, приказываю немедленно перевести русского генерала Власова под особым конвоем обратно в лагерь военнопленных, где и содержать безвыходно.

Фюрер не желает слышать имени Власова ни при каких обстоятельствах, разве что в связи с операциями чисто пропагандистского характера, при проведении которых может потребоваться имя Власова, но не его личность. В случае нового личного появления Власова предпринять шаги по передаче его тайной полиции и обезвредить».

Сопротивление высокопоставленных нацистских вождей планам, обозначенным именем Власова, во многом обусловило появление мифа о третьем — «против Сталина и Гитлера» — пути, которым якобы шел генерал Власов.

Долгое время этот миф существовал в ностальгических воспоминаниях непосредственных сподвижников генерала.

«С появлением Власова в нашем заключении для нас, общающихся с ним, стало как-то сразу все на свои места. И не только у нас, в нашей маленькой лаборатории, ной — мы это чувствовали — во всем большом антикоммунистическом русском мире. Было ясно, что если будет когда-то так называемая русская акция, в форме ли создания национального русского правительства или какого-то другого начинания, во главе его стоять будет только он…»

«Чувство необходимости совместного труда ради спасения России было сильнее личных амбиций. У ген. Власова было много поступков, которыми восхищались абсолютно все и за которые были ему бесконечно благодарны.

Они диктовались свойственной ген. Власову исключительной независимостью, совершенно невероятной для условий войны и оккупации… Они говорят не только о мужественной независимости пленного генерала. Они говорят и о большем. О том, что у Власова и Гитлера были разные цели. Они не могли бы идти вместе, даже если бы один из них этого захотел. Однако у них был общий враг.

Все это, взятое вместе, делало для ген. Власова вопрос о переходе на сторону врага вопросом нелепым, просто несуществующим. С ним происходило другое: попав в немецкий плен, ген. Власов вскоре убедился, что он попал к своим, волею судеб находящимся в стане врага. Был только один вопрос: как нам, русским, действовать, находясь между коммунистическим молотом и национал-социалистической наковальней».

«Власов и миллион его последователей никогда не принимали нацистскую доктрину и никогда не обещали служить интересам Гитлера после войны».

И господина А. Казанцева, автора книги «Третья сила», и прибалтийских немцев С. Фрелиха, и В. Штрик-Штрикфельдта, и протоиерея Александра Киселева, создававших этот миф о Власове, по-человечески понять можно.

В послевоенном мире с его антифашистской риторикой трудно было жить, сознавая, что ты являешься непосредственным пособником нацистов. Под таким психологическим давлением человек способен вспомнить о себе даже то, чего не было, лишь бы выскользнуть из касты отверженных и проклятых.

Другое дело — мифотворцы наших дней.

Созданному агитпропом мифу о Власове, едва ли не с колыбели задумавшем изменить России, созданному сподвижниками генерала мифу о Власове, нашедшем третий (против Сталина и Гитлера) путь, новые мифотворцы решили противопоставить миф о Власове — агенте Сталина.

Весьма наглядно проявилось это мифотворчество в работе Виктора Филатова, бывшего главного редактора «Военно-исторического журнала».

«О том, что генерал Власов предатель № 1, написано много и подробно, — повествует он. — О том, как генерал Власов стал предателем, написано столь же много. У нас в стране генерал Власов, бесспорно, предатель № 1, на Западе генерал Власов, бесспорно, борец № 1 со Сталиным. И те, и другие свою точку зрения обосновывают почти на одних и тех же событиях и документах. Вообще странный какой-то этот Власов, если повнимательнее и поспокойнее приглядеться к нему (Курсив мой. — Н. К.). Вот он — борец № 1 со Сталиным. «Власов тщеславен, самолюбив и высокомерен, — пишет один из авторов. — Всем своим поведением у немцев и внешним видом стремился показать себя незаурядным государственным деятелем и военачальником, прямо скажем, копировал позу Керенского. В то время как мы, власовцы, включая и его приближенных, носили военную форму РОА, очень схожую с формой военнослужащих германской армии, Власов носил свою собственную форму, отличную как от немецкой, так и от РОА, — френч военного образца с большими накладными карманами и шинелью без погон, но брюки с лампасами. Излюбленная поза при разговорах с людьми — большой палец правой руки засунут под борт френча или шинели на груди, а ладонь поверх борта. Ну прямо что ни деталь, то какой-то таинственный смысл и символ. А между тем, кто помнит, кто видел в кинохронике Сталина, тот без труда увидит, что именно Сталин носил „френч военного образца с большими накладными карманами“, что именно Сталин носил „шинель без погон“, что именно Сталин носил „брюки с лампасами“ при шинели без погон, что именно у Сталина „большой палец правой руки засунут под борт френча или шинели“»[64].