Когда же минуту спустя посетитель снова обратил взор на стол чиновника, кошеля на столешнице не было. Зато столоначальник вдруг превратился в самого благодушного и доброжелательного человека на свете. Ну не чиновник, а просто душка!

— Что ж вы стоите, сударь? Пожалуйте, присаживайтесь сюда, — он указал на одно из стоящих подле стола кресел и проворковал: — Так-с, в чем существо дела, приведшего вас ко мне, господин…

— Плотников, вашество. Купец первой гильдии Абросим Иванович Плотников.

— Я вас слушаю, Абросим Иоаннович, с превеликим вниманием…

…Спустя три четверти часа чиновники канцелярии, поначалу пришедшие в недоумение от того, как наглый посетитель вторгся в кабинет начальника, были изумлены. Упомянутый незнакомец и помощник начальника канцелярии, славящийся по конторе тем, что любого просителя обчистит до исподнего и умудрится при этом ему ничем не помочь, вышли из кабинета, как добрые приятели, чуть ли не в обнимку. И сверх того, помощник пошел провожать гостя до парадного.

Там, в вестибюле, он долго расшаркивался, чем озадачил видавшего всякое швейцара. «Никак и впрямь их превосходительство…» — подумал тот о посетителе, открывая тяжелую дверь.

Человек в черном, чуть приподняв шляпу, попрощался с помощником и, спустившись с крыльца, двинулся к Невскому проспекту, — в развевающемся плаще, прямой и строгий, как трость с золотым набалдашником в виде головы Люцифера, на которую он опирался…

Чиновник, вышедший вслед за ним на крыльцо, поклонился спине посетителя, нащупал в кармане сюртука кошель с червонцами и подумал с завистью и страхом: «Дьявол, сущий дьявол!»

Потом строго поглядел на швейцара, коему едва доходил до подмышек, и вдруг разразился бранью, которая, будучи произнесенной таким высоким голосом, показалась еще невыносимей и бессмысленней:

— Ну, чего рот раззявил, бездельник! Негодяй, мерзавец! У тебя вечно двери нараспашку! Кто ни попадя шляется! А ливрея? Ты посмотри на себя… Пуговицы вкривь пришиты, свинья эдакая!

Ошарашенный швейцар только молча кланялся, про себя недоумевая, чем прогневил начальство. А помощник, выпустив пар и довольный произведенным эффектом, добавил:

— Смотри у меня, каналья! Без места останешься! — и удалился в кабинет.

Тем временем тот, кто в канцелярии Российско-Американской компании представился купцом Плотниковым, вышел на Невский и собрался было перейти вымощенную дубовыми торцами мостовую, когда случилось еще одно интересное, связанное с ним событие, о чем, впрочем, сам человек в черном плаще не догадывался.

Из проезжавшей мимо кареты в недавнего посетителя дома у Синего моста впился взором некий офицер в форме Преображенского полка.

— Останови! Останови немедленно! — забарабанил он кулаком по передней стенке бонвояжа.

— Не велено, ваше сиятельство, — негромко, но строго урезонил его сопровождающий офицер. Правда, тут же, памятуя, что рядом — бывший сослуживец, к тому же с сиятельным титулом, спросил уже другим тоном: — А что случилось, Федор Иванович?

— Там, на проспекте… Я узнал его… Этот человек — преступник! Он замышлял захват шлюпа на Камчатке… Я докладывал о нем губернатору…

— Что вы, граф! Откуда камчатский колодник может появиться в столице… Да и зачем? Здесь же полно полиции… Признайтесь, поручик, сии галлюцинации — следствие доброй бутылки лафита…

От графа и в самом деле разило спиртным, но он настаивал:

— Богом клянусь, это он! Прошу вас, остановите карету — я должен задержать этого сукиного сына! — тут поручик сделал движение, точно хотел выпрыгнуть из экипажа.

Лицо сопровождавшего мгновенно приобрело твердое выражение:

— Увольте меня, поручик! Это не в моей компетенции! Мне поручено доставить вас в Нейшлотскую крепость и передать коменданту! Любые остановки в Санкт-Петербурге запрещены категорически, и я не намерен нарушать приказ!.. Пошел, пошел вперед! — махнул офицер заглянувшему в окошко кареты кучеру и, снова обращаясь к графу, отчеканил: — И пожалуйста, граф, без глупостей… Я имею инструкции в случае вашего неповиновения применить силу! Вам ясно?

— Oui, — бросив на конвоира уничтожающий взгляд, пробормотал поручик. — Du moins j’ai fait mon devoir…

Когда граф опять поглядел в окно, человека в черном плаще уже не было видно.

2

Неисповедимы пути Господни на этой земле. Еще более таинственны и непостижимы судьбы казенных бумаг в канцелярском мире…

Иное прошение, рапорт или докладная записка, бывает, в считанные минуты оказываются перед светлыми или замутненными очами самого главного в сем присутственном месте начальника. Другим бумагам везет куда как меньше. Попавшие в нескончаемую карусель волокиты, перекочевывая со стола на стол, из одного департамента в другой, от писца к столоначальнику, от того — к помощнику министра и — обратно, они могут путешествовать, не покидая стен ведомства, дни, недели, месяцы, а то и годы…

А еще бывает и так, что несколько бумаг, оказавшись по стечению обстоятельств рядом, точно живые существа, влияют на судьбы друг друга, а значит, и на судьбы людей, стоящих за ними.

…Михайло Матвеевич Булдаков — просвещенный купец из Великого Устюга, супруг младшей дочери Григория Ивановича Шелехова — Авдотьи, занимавший должность первейшего директора Российско-Американской компании — главного шелеховского наследства, в это мартовское утро 1807 года от Рождества Христова был занят разбором служебных бумаг в своем кабинете. И то сказать, их на столе Булдакова, при всем его рачении, накопилось за несколько последних дней предостаточно. Тому, кто хоть однажды был начальником, известна эта уникальная способность документов — накапливаться, причем просто в угрожающих размерах. Одному богу известно, сколько приказов, докладных, реляций разного рода надобно начальствующему лицу рассмотреть незамедлительно, наложить на них резолюцию и тотчас вернуть в подчиненную канцелярию для скорейшего исполнения.

Раскрыв папку с золотым тиснением «На подпись», Михайло Матвеевич тяжко вздохнул, увидев солидную пачку бумаг, коим он был обязан сейчас уделить внимание. Вспомнилось, что нынче он обещал Авдотье Григорьевне воротиться домой пораньше, ибо Булдаковы ждали к обеду Наталью Алексеевну Шелехову и других гостей.

«Как бы не так! С этаким ворохом до ночи не управишься…» — первейший директор взял в руки лежащую сверху депешу, и тут же его раздражение сошло на нет — Булдаков узнал беглый почерк своего зятя, Николая Петровича Резанова, отправившего свое послание из Иркутска 26 января сего года… Начальник канцелярии Зеленский, осведомленный о дружбе первейшего директора с камергером, догадался положить письмо сверху прочих реляций.

Михайло Матвеевича с Резановым и впрямь связывали не только родственные, но и самые крепкие дружеские узы. Более того, подружившиеся еще до того, как породнились, Булдаков и Резанов были единомышленниками и верными продолжателями дела своего покойного тестя Шелехова — основателя первой в истории России торговой компании, расположенной на двух континентах. Дружба еще более окрепла, когда в семью Резанова пришло горе — умерла любимая жена, Анна Григорьевна. Булдаковы были рядом в эти горькие для Николая Петровича дни. Недаром именно им и теще Наталье Алексеевне поручил Николай Петрович заботу о своих малолетних детях, отправляясь в кругосветное путешествие. Михайле Матвеевичу адресовал посланник письма из Камчатских земель и из Нового Света. Теперь вот послание пришло из Иркутска — города, расположенного где-то посредине обратного пути камергера в столицу империи…