– Во всяком случае, и того регистратора, и того оружейника, и этого официанта…

– И что же в этом такого необычного?

– Ко мне дважды в день приходит один и тот же почтальон, но имени его я не знаю.

Уоллес посмотрел на меня чуть растерянно.

– А моего почтальона… зовут Томас.

– Наверное, мне следует быть более внимательной.

– По-моему, ты и так достаточно внимательна.

Во время этого разговора Уоллес рассеянно полировал свою ложку салфеткой, с безмятежным видом поглядывая вокруг. Потом положил ложку на подобающее место возле тарелки и спросил:

– Ты ведь не против? Нет? Ну… не против, что мы решили тут перекусить?

– Нисколько.

– Видишь ли, для меня это как бы часть общего удовольствия. Это все равно что… Знаешь, когда я был ребенком, мы обычно ездили на Рождество в наш дом в Адирондакских горах. Когда озеро замерзало, мы, дети, целыми днями катались на коньках, а наш воспитатель, старый дублинец, поил нас горячим какао, которое приносил в цинковой канистре. А потом мои сестры устраивались в гостиной поближе к огню, чуть ли не сунув туда ноги, а мы с дедом садились на веранде в огромные зеленые кресла и смотрели, как медленно наступает вечер.

Уоллес помолчал, глядя на засоленное болото и словно выуживая из памяти некие детали.

– Какао, которым поил нас воспитатель, было таким горячим, что от холодного воздуха на его поверхности сразу образовывалась толстая пленка; она была чуть темнее самого какао; а если коснуться ее пальцем, то прилипала к нему и поднималась вся целиком…

Уоллес сделал рукой некий неопределенный жест, словно обводя ею все пространство патио.

– В общем, то какао воспринималось примерно так же, как все вот это.

– Маленькое, но вполне заслуженное вознаграждение?

– Да. Это очень глупо?

– Мне вовсе так не кажется.

Принесли наши сэндвичи, и мы молча принялись за еду. Я уже начинала понимать, что в обществе Уоллеса молчание неловким не бывает. Он как раз чувствовал себя особенно непринужденно, если ничего говорить не требовалось. Время от времени мы видели, как над деревьями пролетают утки и садятся на болото, хлопая крыльями и вытягивая лапки.

Возможно, Уоллес испытывал долгожданный покой и некую расслабленность, надев старый свитер и оказавшись в привычной обстановке старого клуба – где можно продемонстрировать свои умения стрелка и заработать свой любимый чай со льдом. А может, причиной этому были его воспоминания о том, как они с дедом встречали наступление сумерек в Адирондакских горах. Или он просто начинал привыкать ко мне и чувствовал себя в моем обществе достаточно свободно и спокойно. Однако, какова бы ни была причина этого, стоило Уоллесу предаться воспоминаниям о детстве, и запинки в речи у него полностью исчезли.

Когда мы вернулись на Манхэттен и уже выходили из гаража под домом Уоллеса, я принялась благодарить его за чудесный день, а он вдруг страшно смутился, и мне показалось, что он колеблется, не решаясь предложить вместе подняться в его квартиру. Но так и промолчал. Возможно, боялся, что подобной просьбой испортит весь этот, такой чудесный, день. В итоге он просто поцеловал меня в щеку, как старую подругу, мы пожелали друг другу всего хорошего, и он медленно пошел прочь.

– Эй, Уоллес! – окликнула его я.

Он остановился, обернулся, и я спросила:

– Как звали того вашего старого ирландца? Того, что наливал вам горячий шоколад.

– Его звали Фаллон, – с улыбкой ответил Уоллес. – Мистер Фаллон.

На следующий день в маленьком магазинчике на Бликер-стрит я купила почтовую открытку с Энни Оукли[134]. Энни была одета именно так, как это и полагается на Западе: юбка из оленьей кожи, ботинки с белой бахромой и два шестизарядных револьвера с перламутровыми рукоятями. На обратной стороне я написала: Спасибо, дружище. В четверг с четырехчасовой почтой я получила записку: Встретимся завтра в полдень на ступенях музея Метрополитен. Подписано было: Уайетт Эрп[135].

* * *

Уоллес буквально взлетел по ступеням музея. На нем был светло-серый костюм; из нагрудного кармана выглядывал аккуратно сложенный белоснежный платочек.

– Надеюсь, ты не пытаешься за мной ухаживать, заставив смотреть какие-то картины? – спросила я.

– Определенно нет! Я бы и… не знал, с чего начать.

И он повел меня смотреть коллекцию оружия.

В неярко освещенных залах мы будто плыли плечом к плечу от одной витрины к другой. Естественно, выставленные там ружья были знамениты либо своей конструкцией, либо историей происхождения, но отнюдь не огневой мощью. Многие были украшены изысканной гравировкой или драгоценными металлами. Глядя на них, можно было почти позабыть, что эти предметы созданы для убийства людей. Уоллес, видимо, знал о стрелковом оружии почти все, но палку все же не перегибал и не обрушивал на меня избыточное количество всяких подробностей. В основном он вспоминал разные интересные, яркие и таинственные истории, связанные с оружием, порой даже добавляя чуточку фольклора, но, почувствовав, что мой интерес к данному предмету начинает иссякать, сразу предложил где-нибудь передохнуть и поесть.

Когда мы вышли из музея, у подножия лестницы нас уже ждал коричневый «Бентли».

– Здравствуйте, Майкл, – сказала я, поздравив себя с тем, что помню его имя.

– Здравствуйте, мисс Контент.

В машине Уоллес спросил, куда бы я хотела пойти на ланч. Я в ответ предложила ему некую игру: якобы я живу вовсе не в Нью-Йорке и просто приехала туда, так что лучше всего будет, если он отведет меня в то заведение, которое считает своим любимым. И мы пошли в «Парк», ресторан в стиле модерн на первом этаже известного офисного здания в среднем городе. Потолки в зале ресторана были очень высокие, а стены абсолютно голые, лишенные каких бы то ни было украшений. Большая часть столиков оказалась занята; причем в основном мужчинами в деловых костюмах.

– Ты что, недалеко отсюда работаешь? – невинным тоном спросила я.

Уоллес растерялся.

– Да прямо в этом здании.

– Надо же, как тебе повезло! – в том же духе продолжала я. – Твой любимый ресторан находится в том же здании, что и твой офис!

Мы попросили официанта по имени Митчелл принести нам мартини и стали изучать меню. Для начала Уоллес заказал себе заливное, а я остановилась на фирменном салате – это была потрясающе вкусная смесь салата «Айсберг», холодного сыра с плесенью и теплого копченого бекона. Если бы я была отдельным государством, я бы вынесла эти цвета на свой флаг.

Пока мы ждали основное блюдо – это был «морской язык по-дуврски», – Уоллес черенком десертной ложки рисовал на скатерти круги, и я