— Да, да, «Salve Regina»! Адемар Монтёйльский и Эбрар Паган — это вам о чем-нибудь говорит? — Себастьян резюмирует наконец суть своих мыслей и отзывается на детский звонкий голосок бесформенной матроны.

— В следующую субботу наш хор даст концерт, и вы сможете услышать «Salve Regina». Вход всего пять евро. — Г-жа Лебон по-прежнему не уверена, что перед ней ценитель духовных сокровищ. — Адемар Монтёйльский? Как же, кто его не знает здесь? Или хотя бы не слышал о нем. Да и то сказать, времени-то сколько минуло с тех пор. Крестоносцы, знаете ли, ныне не в моде при том, что творят американцы, интегристы и прочие. Все они уделяют этой теме гораздо больше внимания, чем мы здесь, мы-то уже это пережили, так сказать! После Второго Ватиканского собора, если мне не изменяет память, впрочем, я не сильна в истории. Поймите меня правильно — для нас все это осталось в прошлом. (Откуда бедняжке знать, на какую опасную стезю она вступает.) Здесь политикой не занимаются.

Глядя на нее своими глазами призрака, Себастьян ждет ответа на свой вопрос. Сесилия Лебон не на шутку перепугана.

— Монтёйльские… есть здесь семейство с фамилией Монтёйль, кажется, булочники, но утверждать, что они потомки, было бы слишком смело. Может, так оно и есть, да им самим невдомек, так почем я знаю. Простите. — Ей становится все страшнее и страшнее от мертвого взгляда этого субъекта, что никак не хочет отпускать ее. — А Паган… Нет, не знаю. Паган… Паган… Вроде бы в Шамальере проживают Паганы. А он кто, этот Эбрар… или как его?

— Паган. Эбрар де Паган, или Эбрар де Пэн, племянник Адемара, связанный узами родства с Гуго де Паном, основателем ордена тамплиеров. Писец при дяде и крестоносец, обосновавшийся в конечном итоге вдали от этих мест, влюбленный в Анну Комнину…

— Вы уверены? Племянник Адемара? Надо же, какая давняя история! Может, в Шамальере кто знает? Боюсь, здесь вам никто не поможет. Ваш вопрос требует больших познаний. А мы всего лишь простые люди, нам это не под силу. О нет, нет… это все, что я могу вам ответить… — Сесилия Лебон уверена — посетитель не в своем уме, и таких здесь шлется немало. На первый взгляд, однако, не опасен, можно подать знак ризничему об отбое. — Не забудьте о концерте в субботу, если вы все еще будете с нами.

Себастьян несется дальше в поисках Эбрара. Ему чудится, что гимн «Salve Regina» уже вознесся к сводам собора.

О кротость, о милость,

О отрада,

Дева Мария!

15 августа уже миновало, а с ним исчезли толпы паломников, не осталось даже японских туристов. Какой вообще сегодня день?

Испугавшись наступления тысячного года, почитатели Пресвятой Девы обратили внимание, что день, на который пришлось Благовещение, совпал со Страстной пятницей 992 года, и целыми толпами устремились в Пюи, как теперь толпы стекаются в Мекку; Папе пришла в голову мысль учредить праздник этого совпадения, и первая годовщина была отпразднована в Пюи в 1065 году. Адемар тогда еще епископом не был. В тридцатый раз такое совпадение падает на 2005 год, как следует из таблички внутри собора, потом на 2016-й.

* * *

Себастьян перестал следить за часами. От г-жи Лебон его бросило в дрожь; эта женщина еще более призрачна, чем крестоносцы и чудом исцеленные на этом черном камне, от которых, с точки зрения квантовой теории, теперь неотделимы. Что такое призрак? «Существо, приговоренное к бесплотности смертью, отсутствием в данном месте или сменой нравов». Кто является призраком? Эбрар, не осмелившийся ответить на чувство Анны, или Себастьян, осмелившийся задушить Фа? Кто приговаривает призрак к неуловимости? Преступление, отсутствие в данном месте или современные нравы — лицемерные жандармы примитивных инстинктов, не испрашивающих, впрочем, ни у кого позволения вылезти наружу и показать себя порой во всей красе?

Кто такой Эбрар? Призрак Себастьяна, каким он мог быть, тот, кто обрел и покинул своего духовного отца, папского легата. «Гамлет, нет, Себастьян, я призрак твоего отца!» Призрак бросается к сыну, к Себастьяну, уверенному, что тот перестал участвовать в крестовых походах ради внутреннего покоя и обосновался во Фракии во имя жизни и потомков, которые станут носить его имя. Видно, и глава раэлистов из этих мест, вулканы вообще способствуют состояниям экстаза, появлению бредовых идей в силу того, что людям невмочь выносить огонь преисподней, разве что им обещана в качестве компенсации вечная жизнь, где бы она ни была — в Оверни, в Америке, в Санта-Барбаре.

На сегодня все представления в соборе закончены, месса была последней и лучшей версией сыновней трагедии. Как говорится, будет день, будет новая месса, приходите завтра и увидите г-жу Лебон в роли Королевы ночи, а ризничего — в роли Папагено, утомившегося своим отцовством, не столь радостным, как то представлялось оптимисту Моцарту. Собор в Пюи — это еще и музей, туристы знакомятся здесь с произведениями искусства. Как бы Си-Джей не угодил в список ЮНЕСКО в качестве редчайшего экземпляра, одаренного патологически долгой памятью. Мир создан для накопления данных, это большой хард-диск, открыть который ни у кого не хватает времени. Мигранты, подобные Себастьяну, — его последние действующие лица (обратите внимание, я сказала «действующие лица», а не «исполнители», поскольку они не исполняют роль, а лишь наблюдают, запоминают либо забывают игры прошлого, в которые играли те, у кого была своя история и кто верил, что творит Историю).

Под своды собора втягивается вереница веселых школьников. В отличие от взрослых этим сказать нечего. На их майках адрес: «Мэдисон. Висконсин». Скорее всего это потомки поляков, переселившихся в Новый Свет, иначе откуда бы взялось такое возвратное движение к Черной Мадонне и прочему. Они вряд ли узреют здесь каких-либо призраков, поплюют попкорном на древние камни под ногами и уйдут, после чего ризничему придется браться за веник.

Чуть позже Себастьян спустится в ризницу, надолго застынет перед «Пьетой» и «Головой Христа» XV века, но не удостоит взглядом Библию Теодульфа,[104]которую орлеанский епископ подарил в 789 году собору. Может, позже осмотрит настенные росписи, обнаруженные в конце XIX века Проспером Мериме, — эту фламандскую жемчужину в самом сердце вулкана с ее Грамматикой, Логикой, Риторикой, Музыкой.[105]

Сегодня он ограничится музыкой. Сам собор — уже музыка: его красные, черные и белые клинчатые кирпичи составляют стройный гармоничный ряд, отзывающийся эхом в мечети Кордовы. Вот уж поистине встреча культур. Взойдет он и на вулканический обломок по соседству, уцелевший при эрозии почвы, поднимется по ступеням Сен-Мишель д'Эгий. Здесь побывали некогда и дядя с племянником, перед тем, как отправиться в путь — к Охриду и Босфору: молились, стоя перед изображением Христа, который — так и кажется — явился сюда из мавританского молельного дома, настолько он необычен для христианского храма. Скрещение пород, культур, явный арабский след, предзнаменование нынешних дней.