Когда до меня дошло, что я каким-то образом проскочил препятствие и остался не просто жив, а даже на ногах, я чуть не захлебнулся адреналином. Я летел со скоростью, близкой к скорости света, мое тело, должно быть, создавало свое собственное гравитационное поле, и, тем не менее, я принялся истерически хохотать. Хохот полностью овладел мной, от него тряслись плечи и наворачивались слезы. Урсула снова замаячила у моего плеча.

– От-ха-ха-вали на-ха-ха хер! – попытался еще раз крикнуть я, но дыхалка уже отказывала.

– Что? Что ты говоришь?

Урсула приблизилась почти вплотную. Я попытался отодвинуться в сторону, но, не успев толком начать маневр, испугался, что зацеплюсь за каменистый край трассы, и вернулся назад. Возвращаясь, я переборщил с наклоном, в результате меня понесло в противоположном направлении, прямо наперерез Урсуле. Она проехала поверх моих лыж. И тут случилось чудо.

Обычно человек, переехавший через чьи-то лыжи, ощущает лишь слабый толчок и катится себе дальше, зато его жертва кубарем летит прямиком в преисподнюю. Уж не знаю как, но я сумел устоять на ногах, слегка изменив курс, и, в конце концов, выкатился в зону для начинающих, где осторожно затормозил, целый и невредимый. Зато Урсула обратилась в ком мелькающих рук и ног.

Я дожидался ее в самом конце трассы. Она появилась спустя несколько минут, медленно подъехала ко мне. Я хотел было отпустить замечание – мол, до чего же интересно и захватывающе внезапно поменяться местами, как вдруг она двинула мне по зубам. К счастью, удар ей пришлось наносить левой рукой, правую она повредила при падении. Так она потом сказала.

– Идиот! Козел вшивый! Ты меня подрезал, козел вонючий! Что тебе взбрело в голову? Я налетела на тебя и упала. На плечо упала. Болит адски.

– А у меня, видимо, треснул зуб. – Я сунул в рот палец. – Зуб… Какого черта, прекрати! Палки же металлические! Ой! Кончай!

– Плечо! Ты что, вообще не слушаешь, что тебе говорят?

– Слушаю, конечно. Мы тебя доктору покажем… Но твое плечо пострадало случайно, а вот ты меня ударила преднамеренно. А что, если я обращусь в суд… Господи! Ты прекратишь или нет? Они же металлические!

В тот день Йонас и Сильке остались дома с детьми, которым надоело вставать и одеваться по утрам, поэтому машину вел я. Дорога заняла всего три четверти часа, очень мало, по разумению Урсулы, чтобы объяснить мне, какой я вонючий козел. Иногда лучше дать ей выговориться. Я достаточно хорошо знаю Урсулу, чтобы понимать – когда ей попадает вожжа под хвост, бесполезно останавливать бестактное словоизвержение контрдоводами, фактами и прочей ерундой. Я не пытался заткнуть фонтан, пусть себе бьет, пока не спадет напор. Однако протяжные вздохи, покачивание головой, цоканье языком и отрывистые иронические смешки правилами допускались. Мне даже показалось, что они действуют на Урсулу умиротворяюще.

Дома мы застали Йонаса на четвереньках. Дети с визгом и хохотом висли на его загривке, как львы, пытающиеся завалить слена. Сильке сидела на диване и читала журнал. Она подняла глаза, и тревога разлилась по ее лицу.

– Что случилось? – спросила она.

– У меня треснул зуб.

– Урсулочка, ты такая бледная, плохо себя чувствуешь?

– Я повредила плечо.

– Как?

– У нас еще будет время рассказать как, – вмешался я. – Сейчас важнее показать Урсулу доктору. Ей необходимы успокоительные таблетки.

На горнолыжном курорте, где травмы чуть ли не входят в планы отпускников, найти доктора – раз плюнуть. Йонас и я остались с детьми, по очереди отражая их набеги, Сильке повезла Урсулу в местную клинику. Они отсутствовали полчаса, а когда вернулись, рука Урсулы покоилась на изощренного вида перевязи. В Англии доктор, если он продрал глаза после выходных и явился на работу, смастерил бы обычную петлю из бинта или просто посоветовал засунуть руку в карман и не вынимать пару недель. Местные доктора, завидев английский страховой полис, явно решили показать, насколько немецкая медицина опередила свою тезку-неумеху из Англии. Бандаж состоял из пластмассовых пластин, не натирающих кожу широких прокладок и набора диагональных лямок на липучках, снабженных для большей эластичности прорезиненными креплениями. Не иначе, над перевязью потрудился весь персонал больницы.

– Ну? Что сказал доктор?

– Сухожилие. В плече порвалось сухожилие.

– Уф-ф. Значит, кость цела?

– Кретин, порванное сухожилие хуже перелома.

– Неужели? Надо же. Лекарства какие-нибудь выписали?

– Сухожилие, слава богу, не полностью разорвано.

– Уф-ф.

– Какое, к черту, «уф-ф»! Разрыв-то все равно есть.

– Надо благодарить судьбу, разорвано не до конца.

– Представь, что посреди ночи я крепко треснула тебя по яйцу, но только по одному. Ты бы стал благодарить судьбу?

– Так что с лекарствами? Тебе дали что-нибудь или нет? Если вытолкали, не дав болеутоляющего, то я сейчас же поеду к ним разбираться.

– Дали, дали.

– Тогда прими таблетку.

– Не хочу.

– Тебе сразу станет легче.

– Не хочу, чтобы мне становилось легче, мне этого мало.

– Ага. Понятно… Тогда можно я приму?

– Еще чего. Будешь страдать вместе со мной.

Урсула обладает способностью к регенерации, какой наделены в научно-фантастических фильмах инопланетные твари, приканчивающие по одному членов экипажа. Ее плечо заживало быстро, как на собаке. Мало того, она заявила, что не намерена обращаться к английским физиотерапевтам: «Шутишь? Да они все – садисты и маньяки», а на предложение самой себе сделать массаж ответила: «В жизни не слышала ничего глупее». Уже к исходу следующего дня – если Урсула не шевелила рукой и не поднимала тяжести – травма, хотя еще и вызывала боль, особого беспокойства не доставляла. Смешно, но я без каких-либо разрывов сухожилий, проведя на трассе всего день, ужасно страдал от боли в ногах. Сказал об этом Урсуле, она не нашла в моих словах ничего забавного, но принялась судорожно царапать ногтями спинку стула.

– Когда мы поедем обратно в Англию? – спросил Джонатан, укладываясь спать вместе с братом.

– Через несколько дней.

– Не хочу возвращаться в школу.

– Почему?

– Там постоянно заставляют что-нибудь учить. Не хочу больше учиться, я уже и так много всего знаю.

– Нет, ты должен учиться, чтобы потом устроиться на работу и осознать, как хорошо было в школе.

– Не хочу опять в школу. Это жестоко. Это супержестоко. Хочу сидеть дома.

– Я бы тоже не прочь оставаться дома.

– А я хочу хрустящих хлопьев, – вставил Питер.