Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поняв, что его не поддержат, Ренненкампф решил действовать самостоятельно. В подчинении его армии находилась эскадра воздушных кораблей под командованием генерал-майора Шидловского. Главнокомандующий передал ее Павлу Карловичу для действия против Данцига. Вот все имеющиеся бомбардировщики типа «Илья Муромец» и трудились вдали от фронта. Данциг бомбили. Изредка.
В общем, Ренненкампф, властью командира, решил задействовать ЭВК для других задач. В нарушение прямого запрета Главнокомандующего рано утром 7 июля он начал наступление. Подав перед этим прошение на имя Императора об отставке. В обход Главнокомандующего. Он просто с поездом послал в Петроград курьера к Татьяне Николаевне с просьбой передать письмо отцу, отмечая, что иного способа сообщить не видит. Дескать, Николай Николаевич его не пропустит.
Пробиваться к Штеттину было поручено частям 4-го армейского корпуса. Того самого, что удерживал этот участок фронта с русской стороны. Плюс часть позиций на побережье. Под руководством весьма интересного генерал-лейтенанта – Третьякова Николая Александровича.
После тяжелых февральских боев прошлый командир корпуса генерал от инфантерии Эрис Хан Султан Гирей Алиев получил серьезное ранение, командуя войсками под неприятельским огнем. Вот Ренненкампф и пригласил на это вакантное место героя Русско-Японской войны, державшего почти сутки целую армию у Цзиньчжоу силами одного полка.
Прорыв обороны проходил по тому же сценарию, что и там, под Ченстоховом, когда Меншиков уходил в рейд. Никакой артиллерийской подготовки. Ничего, что могло бы вызвать подозрение и подготовку врага. Просто на рассвете семнадцать машин типа «Илья Муромец» прошли над пехотными позициями немцев, засыпая их легкими бомбами, переделанными из старых 87-мм снарядов. И сразу рывок. Еще земля окончательно не осыпалась после последних взрывов, а русская пехота уже бежала к немецким позициями. То здесь, то там оживал вражеский пулемет. Но слишком поздно… и их было слишком мало.
Бронеавтомобилей Третьяков не имел. Поэтому пришлось действовать по старинке. Пехотной толпой с криками «ура» наседать на неприятеля.
Заняв первую линию обороны, части 4-го корпуса остановились и засели в германских траншеях. Отразили контрудар. И, дождавшись после обеда нового авианалета, наконец прорвали оборону окончательно, выйдя в тыл фланговых полков и «мягкой подбрюшине» тяжелых артиллерийских позиций.
Умылись кровью и не малой.
Бомбардировщики применяли бомбовые прицелы и били врага в полигонных условиях. Ни тебе истребителей, ни зениток. Точнее, была тройка легких самолетов, оные должно посчитать за истребители, но они к такой армаде бомбардировщиков даже приближаться не стали. Против такого количества пулеметов они лезть не решились. Ну так вот. Полигонные условия – это хорошо. Да вот бомбы уж больно слабые. Перепахать позиции не смогли.
Но это уже лирика и откровенная блажь. В той же Галиции в 1914 году каждое наступление уносило в два, а то и в три раза больше жизней. И редко заканчивалось столь успешно.
Вскрыв центр германской обороны у Старгарда части 4-го корпуса стали активно развивать наступление, охватывая малочисленного противника с флангов. Ну и к Штеттину устремились со всей возможной скоростью. Из-за чего Ренненкампф и послал лучшего пилота, чтобы тот добрался до Меншикова и предупредил. А то ведь Максим еще огонь откроет. С него станется. Особенно если русские войска появятся ввиду города в сумерках.
Максим был счастлив. Он просто светился, как надраенный золотой империал. Он знал. Он верил в то, что ЭТОТ генерал не будет сидеть как пень. Что ЭТОТ генерал решится. Авантюрная жилка Павла Карловича, его природная лихость и склонность к риску сказали свое.
Первыми к Штеттину вышли батальоны 160-го Абхазского полка под командованием полковника Цыгальского. Уже в сумерках они подошли к порту и «в штыки» взяли немцев, блокирующих мосты. Ведь они совершенно не ожидали атаки в тыл…
На мосту все обошлось.
Бойцы Меншикова ударили 60-мм миной в воду и с помощью рупора поинтересовались, кто там так громко топает. Выслушали громкий, зычный, хоровой мат. И пошли обниматься.
Штеттин устоял!
1915 год, 21 июля. Штеттин
После подхода частей 4-го армейского корпуса Максим никуда, разумеется, из Штеттина не побежал. У него и здесь дел хватало в окружении верных солдат. Он ведь не только войну воевал, но и коммерцией занимался. Да так, что дельцам из «славных 90-х» оставалось бы лишь нервно курить в сторонке, подыхая от зависти.
Добравшись до этого дивного городка, ротмистр имел еще пару десятков мешков с честно «приватизированной» в Рейхсбанке немецкой наличностью. Понимая, что вот там, на русской стороне, эта «резаная бумага» не очень-то и нужна, Максим решил пустить ее в дело. Как? Просто. Очень просто. Просто фундаментально просто.
Он приходил в ту или иную компанию и доводил до сведения руководства информацию о предстоящих боях. Тяжелых и разрушительных. И что, скорее всего, от их предприятия тут камня на камне не останется. После чего, как благородный человек, предлагал выкупить это бросовое имущество. Спасти, так сказать, благополучие мирных коммерсантов от страшных убытков.
И если в первые пару дней владельцы предприятий или их представители торговались отчаянно, редко снижая цену ниже рыночной. То после первого штурма и нескольких улиц, залитых огнем от бутылок с бензином, сговорчивость резко повысилась. Вот вообще – выросла просто до небес. Сами к нему побежали. Вприпрыжку. Начиная торг с полцены, а после 6 июля – и с четверти.
Таким образом, к исходу 7 июля Максим Иванович Меншиков владел всеми мало-мальски значимыми предприятиями как в самом Штеттине, так и его пригороде. В том числе и знаменитой верфью судостроительной компании «Вулкан», славной изготовлением крейсера 2-го ранга «Новик».
Однако предприятиями ротмистр не ограничился. Деньги-то были у него мешками, да крупными купюрами. Особо ценимыми – в сто марок, с которых и начиналось гарантированное обеспечение золотом[130]. Вот их-то Максим и тратил с размахом, скупая не только заводы, мастерские и лавки, но и жилые дома. Особенно в тех местах, где с высокой вероятностью будут бои.
Обыватели были не против. Они охотно продавали имущество и, схватив пачку купюр, вместе со скарбом уходили на запад – в Германию. Создавая тем немалые трудности генерал-полковнику Мольтке. Он поначалу пытался вести фильтрацию беженцев, но не тут-то было. Поток их оказался слишком велик. Пришлось «проглатывать» как есть.
Ротмистр «выселял» в добровольном порядке не всех. Рабочих, особенно квалифицированных, и инженерные кадры он старался удержать. Но опять же – не силой, а «баблом». Резкое снижение популяции обитателей Штеттина кардинально облегчило нагрузку на продовольственные склады. Особенно в силу того, что именно здесь находились запасы, потребные для снабжения не только дивизии, стоящей к востоку, но и соединений, расположенных южнее по Одеру и к северу – на самом морском побережье. Так что – «валить» пригретым «со всей любовью» рабочим и инженерно-техническим кадрам было попросту не выгодно. Здесь была еда и деньги, на которые они могли кормить семьи. А там, в Германии? Они уже хлебнули урезанных пайков. Уже насмотрелись на собственных детей, которые просили их дать покушать хоть чего-нибудь.