– Ты чего это пригорюнился, Андрюшенька? Опять небось изобретать наладился? – теплое дыхание Ларисы защекотало ему ухо. – Ты смотри у меня!

– Да нет, Ларочка, я ничего…

– То-то что Ларочка. Пошли лучше танцевать, а то что мне за кавалер попался? Сидит с надутым видом, а бедная девушка должна страдать!

Андрей положил левую руку ей на талию, а правой хотел взять за руку – так танцевали грузин с Лидой, но Лариса положила его ладонь себе на плечо. Танцевал он впервые в жизни. Это оказалось неожиданно легко. Вспомнив, что должен ее вести, он начал отступать мелкими шажками вбок и назад, и опять вбок, так что получалось кружение. Ее талия была теплой и ужасно послушной. Ладонь вспотела, он чувствовал, что и ее кожа вспотела под тонкой материей. Она все время шептала ему на ухо, но он опять ничего не мог понять, потому что запах духов, смешанный с запахом ее волос, сводил его с ума. Она была самой красивой, самой необыкновенной, самой обольстительной – куда там этой дурочке Лиде или угрюмой коротышке Зое. Они танцевали, пока не закончились все пластинки. Тогда сели пить чай. Настроение у гостей изменилось. Хозяйка, так и не встававшая с места, увлеченно слушала разглагольствования прыщавого Игоря. Глаза ее сияли до того ярко, что казалось, потуши абажур, а в комнате будет так же светло. Игорь с лицом сомнамбулы что-то негромко, только ей одной, жужжал, ломая, выворачивая, как в забытьи, длинные пальцы. «Пропащая душа», – всплыло в голове у Андрея. По другую сторону стола грузин с уморительно несчастным видом вертелся между двумя сестрами. Обе не обращали на него внимания. Лида, кусая губки, кажется, собиралась заплакать. Она неотрывно смотрела на Игоря. Ей уже опостылел назойливый кавказец, и она раздраженно отмахивалась от него, как от мухи. Тогда тот пытался заговаривать с Зоей, но и Зоя демонстративно отворачивалась от него, показывая полнейшее нежелание слушать. Чтобы отделаться, она завела длинную беседу с Ларисой, нежно прильнувшей к осоловевшему Андрею, втянутому, вскоре, в их разговор, – потребовалось его мнение как технического специалиста. «Какая она все-таки умная, эта Зоя, – пьяно размышлял он. – Вообще все они тут такие замечательные! Но моя Ларочка лучше всех!» Грузин встал и гордо вышел вон. Никто этого, кажется, не заметил, за исключением одного только Шевцова, которому пришлось отодвигать свой стул.

Прощаясь, Андрей галантно чмокнул хозяйкину ручку, потом они с Ларисой долго и сладко целовались на темной лестнице. Когда они очутились у ее дверей, она ничего ему не позволила, только засмеялась, ласково погладила по щеке и ускользнула.

Ночь напролет он бродил. В голове колыхалось что-то необычайно приятное, но настолько неуловимое, что если бы его спросили, о чем он думает, он не ответил бы. Выглядел он совершенно пьяным. Тем не менее, явившись под утро на службу, Шевцов успел еще до прихода подчиненных основательно поработать. Всех их, кроме разгильдяя Иванова, он благодушно отпустил. Пьяница и знаменитый на весь район бабник Иванов накануне опять прогулял. Андрей завел с ним задушевную беседу о тяготах подземной работы и жизни вообще, пообещал внеочередной аванс, участливо поинтересовался, как семейство, произведя всем этим впечатление настолько сильное, что прожженный механик наотрез отказался от аванса и поклялся немедленно исправиться. Лишь выйдя на свежий воздух, он осознал, какого свалял дурака и с горя отправился к знакомой официантке Клаве, у которой, конечно, напился и прогулял еще три или четыре дня.

После собеседования с Ивановым Шевцов заглянул, как обычно, к Зощенко, у которого застал Левицкую. Бедняжка накануне долго раздумывала о неожиданном комплименте Андрея и совершенно переменила свое мнение о нем. Вместе они спустились в шахту, где заканчивалась укладка рельсов в вентиляционном штреке, оживленно обсуждая, каким могло бы быть устройство шахтной вентиляции, если бы не повсеместные идиоты. Расстались почти очарованные друг другом. Едва вернувшись в контору, Андрей позвонил Ларисе и получил задание купить билеты и ждать ее вечером у входа в Дом культуры.

Он стоял у колонны и сверкал, как начищенный самовар. Вокруг толкалось немало народа, тоже желавшего попасть на фильм. В кассе билетов категорически не было. А у него они были! Он успел, отстояв безнадежную очередь, отхватить последние, потому что догадался прийти загодя, на час раньше назначенного времени. До начала оставалось только пять минут, нарастало беспокойство. Его все время дергали насчет «лишнего билетика», а одна особо ловкая парочка прямо наладилась дежурить у него за спиной. Азартно считая секунды, они, как стервятники, ждали, когда он соберется продавать. «Я их скорее порву и съем, чем отдам этим живоглотам!» – заранее на всякий случай решил Андрей. Вдруг он заметил давешнего грузина. Тот разговаривал с каким-то военным, мерзко при этом ухмыляясь и поглядывая на Шевцова. Военный тоже посмеивался в усы. На руке грузина висела какая-то девица, откровенно пялившаяся на Андрея. Она часто повизгивала и делала, как бы в ужасе, большие глаза. «Это они надо мной, что ли, потешаются? – всполошился Шевцов. Осторожно оглядел свой костюм – все вроде было застегнуто. – Странно. Я с этим типом практически не знаком. Тем более вчера… Скорее над ним самим можно посмеяться. Болван! Врет им чего-нибудь, свое уязвленное кавказское самолюбие ублажает. Ну и черт с ним!» Подбежала запыхавшаяся Лариса, извинилась, поцеловала в щеку и потащила в зрительный зал – как раз прозвучал третий звонок. Веселая троица оказалась у них за спиной. Андрей услышал голос девицы:

– Так это, что ли, она и есть?

– Она самая, Мусенька, – промурлыкал баритон с грузинским акцентом.

– Кошмар, какой! А он-то, он-то бедняжечка!

«Это они, значит, про Ларису трепались, сволочи!» Настроение испортилось. Он попытался догадаться, что же такое этот тип мог говорить про Ларису. В голову стукнуло, что она секретарша того старого борова, Рубакина, а секретарши, они… Ларочка была весела, как птичка. Она то и дело легонько дергала его за ухо и пеняла, что «великий изобретатель» совершенно ее не слушает. «Знала бы она, какая мерзость у меня в голове!» Свет наконец потушили. Лариса положила головку ему на плечо. От ее волос чудно пахло, но не так, как вчера. «Откуда у нее дорогие духи? На какие шиши?» Новое, грубое, острое чувство охватило его. Он зарылся лицом в эти волосы и не мог ими надышаться. Ее лоб и ушко были обжигающе горячими. Она вдруг повернулась и быстро и крепко поцеловала его в губы. Все дурные мысли разом пропали. Спустя некоторое, верно, немалое время, он начал понемногу поглядывать на экран. Ленин, дурно одетый, в нахлобученной на глаза кепке, пробирался по питерским закоулкам, что-то там такое делал, ругался с кем-то по телефону. «А между прочим, был шанс. Очень даже неплохой шанс был, а эти губошлепы не сумели им воспользоваться. Перебить их мало. Впрочем, их всех наверняка уже перебили. Есть все же высшая справедливость. И что вот на эту лабуду все так ломились?» Между тем народ вокруг реагировал очень бурно, почти как на футболе. Когда Ленин начал произносить речь, люди и на экране, и в зале бешено зааплодировали, некоторые повскакали с мест, другие злобно орали, чтобы те сели. «Бред, – думал Шевцов, – бред, бред, бред…» – он со страхом поглядел на Ларису и увидел, что она тоже пристально смотрит ему в лицо.