Этот тип стал подозрительным, потому что, как я почувствовала, хотел меня расспросить или втереться ко мне в доверие. На мой взгляд, он был очень глупый, но, может, просто хотел таким казаться.

Она заключает, что он хотел ее расспросить, из того, что она хотела его расспросить. Но прочтем это пропитанное едкими насмешками донесение полностью.

Я познакомилась с молодым человеком по имени Э. Л., отец которого работает в газете «Новый Восток», и он заявил с апломбом, что летом едет в Венгрию к деду и что разрешение он получил легко, практически без усилий. Он утверждает, что работает где-то «директором», на вид ему лет 20–22. Мы встретились c ним в итальянском посольстве. Он утверждал, что сначала едет в США, оттуда возвращается в Италию и едет дальше в Венгрию. В Шабаке охотно используют лиц такого типа. Имя его я прочитала в анкете на итальянскую визу – поскольку он не говорит по-английски, я выступила переводчиком. Он с сожалением сказал, что в Израиле плохо с преподаванием языков. Этот тип стал подозрительным, потому что, как я почувствовала, хотел меня расспросить или втереться ко мне в доверие. На мой взгляд, он был очень глупый, но, может, просто хотел таким казаться. Других подозрительных обстоятельств я не заметила.

А вот еще один странный случай, на сей раз – с израильской пограничницей.

Донесение

24 марта 1977 г., Будапешт

Г-жа ПАПАИ сообщает:

В этом году она возвращалась от израильских родственников 18 марта. Проверку документов в аэропорту Тель-Авива производила пограничница Й. Й.

Узнав, что г-жа ПАПАИ венгерка, она отозвала ее в сторону и стала подробно расспрашивать о Венгрии.

Ее интересовало, правда ли, что тут демократия, церкви открыты, евреев не преследуют, и прочие подобные темы. Потом она сообщила, что сама тоже венгерского происхождения, родилась в Венгрии, в 1948 году, когда ее родители эмигрировали в Израиль, ей было 8 лет. Она замужем, есть ребенок, муж-офицер командует небольшим гарнизоном.

В Венгрии, насколько она знает, у нее остался только один родственник, от которого уже давно не было известий. Насколько ей известно, он тяжело болел, часто попадал в больницу, так что вполне возможно, что его уже нет в живых.

Ей бы очень хотелось увидеть Венгрию, встретиться с родственником, но ехать ей страшно. С одной стороны, потому что она не знает, пустят ли ее в Венгрию, с другой стороны, она боится, что будет, если израильские власти узнают, что она туда ездила. У мужа тоже могут быть неприятности.

Она попросила г-жу Папаи помочь с получением известий о своем родственнике. Позвонить туда или написать письмо, найти его, сказать, что она хотела бы его навестить, но в письмах обсуждать это не может. Еще она просила, если ее поездка осуществится, помочь ей в Будапеште, потому что она не знает обычаев и было бы хорошо, если бы кто-то помог.

Г-жа ПАПАИ обещала помочь. И взялась съездить в Мишкольц, чтобы найти там родственника.

Как свидетельствует анонимная рукописная помета на полях, в подразделении III/I отнюдь не ручались, что речь не идет о ловушке, удачно расставленной специально для г-жи ПАПАИ, и что пограничница в Тель-Авиве не завела разговор именно с целью провалить их агента:

Интересная информация, кажется совершенно естественной – но вовсе не обязательно, что речь и в самом деле идет о такой безобидной вещи. Тем более что в Израиле известна политич. принадлежность г-жи П. Давайте выясним через подразделение в Мишкольце, надо бы узнать, кто этот родственник, и еще узнать, есть ли у Й. Й. другие родственные связи в стране, кроме этой. Все же представляется целесообразным надлежащим образом подготовить г-жу Папаи и потом послать ее в Мишкольц, но к тому времени мы уже должны будем сформировать четко продуманный план.

Ну давайте-давайте, формируйте!

И моя мама, моя вечно занятая мама, у которой никогда ни на что нет времени, тотчас же готова ехать в Мишкольц, чтобы заманить в ловушку израильскую пограничницу. История, по крайней мере в досье Брурии, продолжения не имеет.

Сколь замысловатые семейные отношения приходилось ей распутывать в рамках ее деятельности по поиску объектов для вербовки, сколько слабых мест ей пришлось обнаружить в семьях, которые она навещала! В дело идут родственники, друзья, друзья друзей, конфиденциальная информация, полученная в ходе разговоров, семейные уязвимости – она впихивает в донесение все, что можно использовать.

Еще одна семья венгерских эмигрантов: брат В. живет в Будапеште – И. Л., подполковник в отставке. Трое сестер его жены живут за границей. Интереснее всего семья М.: ее муж – большой человек в сфере импорта-экспорта продуктов питания, они очень богаты. В прошлом у него были связи с Венгрией, но от Л. я узнала, что В. можно отнести к нечистым на руку бизнесменам. В семье двое сыновей, оба исполняют воинскую повинность. Младший, Й., первый год в армии, служит в контрразведке. Его мать, М., особо просила меня по секрету передать жене Л., чтобы она ни в коем случае не слала писем на их адрес и чтобы, если они захотят приехать в гости в Израиль, в анкете на визу она вообще не упоминала В. и его семью в качестве родственников. В анкету можно вписывать только двух других сестер. Мотивировала она это тем, что, как узнал ее сын, другой девушке венгерского происхождения, родившейся уже в Израиле и говорящей на нескольких языках (в том числе и в совершенстве по-венгерски, научилась у родителей), – притом что она вроде бы во всех отношениях подходила для службы в контрразведке – отказали на том основании, что у нее есть родственники в Венгрии. Соответственно, Й. разрешил эту проблему тем, что на вопрос о родственниках в соцстранах ответил отрицательно. Кроме того, я узнала от его матери, что Й. хотел бы служить в военной контрразведке на профессиональной основе. Пока что он дослуживает первый год из обязательных трех. Когда я пришла в гости к В., Й. как раз пришел домой с работы (он, кстати, живет дома), он был в военной форме и очень не обрадовался моему визиту.

С чего бы ему радоваться?

Когда мать чувствует, что ее находят подозрительной или неприятной, что ее, пожалуй, побаиваются, это ее, как профессионала, ничуть не смущает.

Третьим венгром, с которым я несколько раз разговаривала, но из-за отсутствия времени недостаточно глубоко, был Ш., секретарь организации «отказывающихся от военной службы по соображениям совести» (численностью около 10–15 человек). Ш. очень меня боялся и так и не сказал, у кого он жил в Кишпеште, когда приезжал сюда (насколько я знаю, летом 1975 года). Сказал, что не у родственников, а у одного такого же «миролюбивого человека», который выступает против военной службы по соображениям совести и которого венгерские власти не любят и, напр., не выпускают за границу.

Впрочем, Брурия получает, пожалуй, от меня плюсик, хоть и крошечный: этот самый Ш. просит ее совета насчет переезда обратно, а она, мудро отвечая вопросами на его вопросы, отговаривает его: