– Можно я с тобой посижу? Я тихонько.

– Сиди, да-а.

Так и просидели до утра вдвоем, молча. Маюни лишь иногда трогал пальцами бубен, а Настя шевелила прутиком угольки да запекла остаток форели. Разломила кусок надвое, протянула отроку:

– На.

Так же молча и пожевали, прислушиваясь к перекличке дозорных:

– Славе-ен город Москва!

– Град Смоленск славен!

– Усолье!

– Вычегда!

– Кострома-а-а!

– Славе-ен город Москва!

Так и не заметили, как стало быстро светать, как вспыхнули почти разом оба солнца: одно – истинное – за деревьями, второе же почти прямо над головой.

– Эй, робяты! – нагнувшись, растолкал их Чугреев. – Вы тут спите, что ль?

И впрямь, уснули! Прям тут и прикорнули, у костерка оба, свалились на мягкий мох. Так и спали, обнявшись, а разбуженные громким голосом десятника, разом вскочили на ноги, смущенно щуря глаза:

– Ой!

Глянули друг на друга – и рассмеялись.

– Ой, Маюни, у тебя травищи-то в волосах, ух!

– Ты на себя посмотри, да-а.

– Ой! – Настя вдруг замерла, бросив удивленный взгляд в блеклое синее небо. – Что это? Летучий дракон?

Казаки и сам атаман, словно бы невзначай случившийся рядом, запрокинули головы, кто-то схватил пищаль, а Маюни, вздернув лук, живенько наложил на тетиву стрелу с перьями трясогузки.

В небе над озером, не очень-то высоко, расставив кожистые, словно у летучей мыши, крылья, парил бесхвостый, отвратительный с виду дракон с узкой и вытянутой, с каким-то уродливым гребнем сзади, мордой и двумя когтистыми лапами. Время от времени открывая пасть, дракон издавал омерзительный вопль, похожий на громкий крик выпи, впрочем, вовсе не это привлекло к себе вниманье казаков. На холке летающего чудовища, свесив ноги, сидел человек, судя по всему, внимательно осматривающий округу! Что за человек, во что одет, было не очень-то видно из-за бьющего в глаза солнца, однако Иван поспешно послал оруженосца Якима в шатер за подзорной трубою.

– Это-то что еще за чудо? – щуря глаза, переговаривались меж собою казаки.

– А крылья-то – саженей в пять!

– Не-е, помене – в четыре.

– Господи, а что там за рожа-то? Небось, татарин?

– Что-то не слыхал я, братцы, чтоб кучумовы татары драконов таких приручили!

– Может, из пищали его?

– А что? А ну, братцы… Атамане, ты как? Шарахнем?

– Ой – улетает, гляньте-ка!

– Словно слова наши услышал, ага.

Оруженосец Яким, подбежав к Еремееву, протянул трубу:

– Принес, атамане. Вот.

Иван быстро приложил окуляр к правому глазу, но было уже поздно, он только и смог рассмотреть бесхвостый огузок чудовища да спину его седока – то ли в панцире из костяных пластин, то ли просто в коротком кафтане и в круглой черной шапке с пришитым лисьим хвостом.

– Ну, оглянись же, сволочина, оглянись! – кусал губы Иван.

О чудо! Всадник вдруг обернулся….

Атаман не поверил своим глазам, узрев у хозяина дракона вместо лица зияющий темными глазницами череп!

– И вправду колдун…

Опустив трубу, молодой человек потер пальцами шрам.

– Что там, атамане, что? – допытывались казаки.

Иван с ухмылкою отмахнулся:

– Так, ничего особенного… Так…

Иван подумывал было отправиться на разведку и самому, возглавив один из отрядов, однако появление всадника верхом на летучем драконе вконец спутало все его планы. Атаман никак не мог отделаться от мысли о том, что всадник тоже был разведчиком, соглядатаем колдунов сир-тя, и появился он здесь отнюдь не случайно.

И все же сидеть на мысу и ждать у моря погоды было бы непростительной тратой времени, поэтому Еремеев выслал казаков на разведку на двух стругах, а часть пушек и фальконетов велел снять, установив на берегу, между перегораживающими весь мыс камнями. Там же расположил и казаков с пищалями, оставив на стругах лишь небольшое количество воинов, в основном лучников, и несколько пушек – мало ли что за чудище появится вдруг из воды? Здесь хоть и мелководье, а предосторожность не помешает – не зря же соглядатай делал облет!

Вернувшиеся к вечеру разведчики во всех подробностях доложили обо всем, что им удалось увидеть. С их слов атаман начертил карту, особо выделив опасные места и волоки – на этот раз не такие уж длинные, зато опасные, проходившие через густые заросли папоротников и кустов.

Ближе к ночи разговор вновь зашел о соли, о менквах, которые то ли умели выпаривать соль из воды, то ли нет…

– Да, говорю ж вам, пресная вода-то! Какая из нее соль?

– Но откуда-то она у них есть! Откуда?

Вот этот вопрос хотелось бы выяснить, но еще больше хотелось поскорее добраться до золотого идола и, как выразился отец Амвросий, «до гнусных богомерзких капищ»!

– Что, правда мертвая голова у того, на драконе? – не уставал допытываться священник. – Ах, жалко, я не видал!

– Да и я, увы, видал мельком.

Покачав головой, Еремеев задумчиво скривил губы:

– Ну, явно череп под шапкою – аж кости блестят.

– А, может, просто маска, забрало, шлем?

– Может. Говорю же, не разглядел толком.

…Вопреки подспудным ожиданиям атамана, наступившая ночь прошла спокойно, лишь где-то в отдалении, в глубине полуострова, слышались приглушенные вопли и глухое рычанье какой-то зверюги. Впрочем, усиленная в два раза ночная стража ничего подозрительного не заметила – никто к мысу не рвался, не шел. Ночные птицы махали крылами, кричали… так они всегда кричат.

Иван задержался у костра, обдумывая свои дальнейшие планы и искоса поглядывая на другой костерок, соседний, где обычно собирались девушки ненэй-ненэць, а с недавних пор – и Устинья с Настей. Учили язык, понятно. Вот только почему кареглазая краса давненько уже к атаманскому костру не шла? Обиделась, что ли? Так на что обижаться-то? Вроде бы никаких злых слов Иван ей не говорил, не бросал недобрых взглядов. Прочему тогда? Чего дулась-то? Ну ведь явно дулась!

А вот пойти да и спросить прямо! Да-да, пойти, вот прямо сейчас… Еремеев дернулся было, но тут же уселся обратно на камень. Нет, не сейчас! Подождать, пока все казаки улягутся, нечего слабость свою на всю ватагу показывать. Отношения атамана с девушкой только их самих и касаются, нечего, чтоб кто-то другой об этом знал.

Медленно казаки расходились, медленно, видать, не очень-то утомились, да и ночь оказалась на удивление спокойная, звездная.