*(Кто ты)

— Челеста?

— Челеста? Ки э Челеста? Довэ соно?*

*(Кто такая Челеста? Где я?)

— Я Ольф. Ты Челеста. Мы на корабле. Вспомнила?

Нет. Она села на постели, долго озиралась, остановила взор на мне:

— Сэй нудо.*

*(Ты голый)

Опустив глаза, девушка обнаружила, что у нее тоже отсутствует одежда.

— Перке сьямо звестити?*

*(Почему мы раздеты?)

Я непонимающе развел руками.

— Комэ ми кьямо?* — тыча себя в острую грудку, поинтересовалась она.

*(Как меня зовут?)

Ощущение, что забыла собственное имя.

— Челеста, — в очередной раз грустно повторил я.

Она сидела прямая, как Вандомская колонна, и ничего не узнавала.

— Душ, — сказал я, привычно изобразив падение струй. — Шшшшш. Надо смыть кровь и песок.

Не поняла. Забыла.

— Сейчас пойдет водичка, — сообщил я, показывая.

Водичка пошла. Челеста сначала шарахнулась к стенке, потом с удовольствием подставилась под прохладный поток.

Раньше мы мылись по очереди. Теперь девушка не знала, что делать и зачем делать. Она просто наслаждалась — как впервые попавший на море ребенок.

О том, чтобы выйти, не шло речи. Мне самому пришлось мыть ее — прополоскать волосы, очистить кожу. Не сопротивляясь, она поворачивалась, как требовалось, странно улыбалась и явно не понимала происходящего. Иногда хихикала.

Красный, как рак на тарелке, я выпроводил ее в рубку и повторил процедуру с собой. Челеста с удивлением наблюдала, специально заглядывая, если было не видно. Как ребенок. Да. Маленький ребенок.

Что же она наделала. Что я наделал. Что делать теперь со всем этим?

Она вдруг нервно оглянулась и неуютно поерзала.

— Вольо…*

*(Я хочу…)

Не поняв, но догадавшись, я едва успел приказать люку открыться.

Челеста пулей выскочила на песок и, не прячась, присела на корточки. Про имевшийся на борту туалет она не вспомнила. Непосредственная до безумия, непорочная, как Ева в Эдеме, совершенно не воспринимающая меня как мужчину, девушка просто радовалась жизни и всему, что жизнь предоставляла. Просто вкусно жила. Так дети в садике — мальчики и девочки — сидят рядом на горшках, нисколько, как говорится, не парясь, что они существа разного пола, и разом получают удовольствие и от игр, и от компании, и от процесса.

Мои нервы не выдержали. Никогда не думал, что снова понадобится, поэтому приказ ушел мысленный — не хотелось поганить жилище неприятным именем.

Из кровати вырос коленопреклоненный монстр «Сусанна». Согласно желанию, на меня смотрела вовсе не голова. От пола, где стояли мои ступни, до обширной цели было в самый раз, и я отвел душу — влепил со всей дури, сколько нашлось сил. И еще раз. И еще-еще-еще. И долго не останавливался — исколотил зеленую мякоть вдрызг, пока мышцы не взвопили, а содранные кулаки не закровоточили и не онемели. В некоторых офисах ставят специальные груши для отвода эмоций, и «Сусанна» в роли мальчика для битья позволила мне не сорваться на заколдованной в ребенка спутнице.

Челеста услышала шум набегающих волн. Обернулась к ним. Восторг не передать словами.

— Андьямо аль марэ!*

*(Пошли в море!)

Она помчалась к могучему океану, не глядя, следую ли я за ней. Пришлось последовать. Как за несмышленышем, который в любой миг может наделать опасных глупостей.

Когда догнал, девушка уже плескалась, руки и ноги поднимали фонтаны брызг. Я пристроился рядом. В глубину проказницу не тянуло, плавать не желала, или забыла, что умеет. Она играла с водой очень долго, потом побегала вдоль прибоя и, наконец, остановилась.

— Все? — с надеждой спросил я.

Не все. Плюхнувшись в песок, Челеста стала играть с ним — каталась и вопила с неописуемым воодушевлением, кидалась и обсыпалась, пробовала закопаться. Звала меня помочь — я отказался. В конце концов, она бухнулась на попу, по-детски раскинув ноги перед собой, и принялась лепить песочные куличики.

Я ждал, окатываемый волнами в прибрежной полосе, пока ребячливо веселящейся озорнице надоест это занятие. И дождался. Что-то надумав, девушка вскочила и понеслась на меня. Налетевшим весом меня опрокинуло в воду. Я не сопротивлялся. Челестна победно заулюлюкала и помчалась по песку обратно к месту стоянки.

— Уф, — только и вымолвил я, отфыркиваясь от соленых брызг.

Когда вернулись в корабль, Челеста бухнулась на постель и принялась что-то напевать. Видимо, сочиняла на ходу, потому что злилась отсутствию рифмы, ритма и мелодии. Песок с нее сыпался пригоршнями, поскрипывал под спиной и ягодицами, но ей было все равно. Впрочем, иногда она морщилась и бездумно почесывалась.

— Душ, — раздался мой приказ в никуда, и «нигде» мгновенно исполнило его. — Теплый и мощный.

На этот раз я в мытье не участвовал, при сильном напоре основное само смылось. Челеста с чувством визжала, уворачиваясь от бьющих с неожиданных сторон игривых струй, происходящее ей нравилось.

Закончив экзекуционную аква-аэробику, я произнес:

— Есть хочешь?

— Ке дичи?*

*(Что говоришь?)

— Смотри сюда. Вот это хочешь?

Остатки Нининых подарков пришлись ко двору. Челеста захлопала в ладоши и стала уплетать за обе щеки, оставалось только с болью наблюдать. Самому кусок в горло не лез. После фруктов я достал банку сгущенки. Девушка вскинулась недоуменно:

— Коза э?*

*(Что это?)

Тоже не помнит. Я проделал ножом две дырки в крышке и передал банку:

— Пей.

В ответ — удивленное непонимание.

— Вот так надо. — Я показал.

Она попробовала: губы, как до того мои, приложились к краю и осторожно втянули капельку неизвестности.

Так люди подсаживаются на наркотики, достаточно один раз попробовать. Глазищи обратились в очищенные крутые яйца, голова запрокинулась под поднятой в позе горниста банкой, горло задергалось в безотрывном глотании. Вязкая струйка текла по подбородку, затем эстафету приняла пульсирующая шейка. Глотание не прекращалось. Сердце кровью обливалось, когда белые капли начали бомбардировать область чужого сердца. То, что в женщине должно восхищать и манить, сейчас нервировало, поскольку принадлежало не совсем женщине. Даже совсем не женщине. Женщины так себя не ведут.

Банку удалось отобрать, только когда в ней осталось не больше половины. Бабушка с дедушкой, не ограничивавшие меня в сладостях, уверяли, что не слипнется. Сейчас я не был уверен. Такое количество сахара до добра не доведет, но как это объяснить бестолковому созданию?