— Долго ковыряетесь. Шкура со своей бандой вот-вот будет здесь.

— Я уже почти готов.

— Жену берете?

«Опять Шкуро», — мелькнула мысль у Лены. Может быть, из-за него она и не захотела ехать с Мишей, ей самой не всегда понятны собственные поступки.

— Я боюсь ехать, — сказала она. — Здесь, у генерала, будет спокойнее.

Муж словно услышал ее мысли:

— Опять Шкуро! Как в Ставрополе. Я согласен, Леночка, — оставайся здесь. У Николая Владимировича ты в безопасности. Я готов. Вы тоже со мной едете, Катя?

— Нет. Я еще забегу в здешний Совет. У нас автомобиль. А вы на повозке гоните галопом.

— Погоним. И опять Шкуро. Словно гоняется за мной, — попытался он пошутить, но не смог и улыбнуться: между редкими орудийными выстрелами вдруг вклинился рокот пулемета.

— Он, сволочь, за всеми нами гонится, — сказала Батя. — Поймает — подвесит на солнышко сушиться.

Повешенных Лена увидела через несколько дней. Неожиданно из Ставрополя явилась Маргарита. Молодые женщины пошли гулять и наткнулись на комиссаров, тела которых освещались мягким солнцем ранней осени. Лена потащила подругу от страшного места — не могла смотреть на раскачивающиеся и медленно поворачивавшиеся тела с поникшими головами. Маргарита удивлялась:

— Что это ты, Леночка, так разволновалась? Нервы не в порядке? Или это из-за твоего особенного положения? Сколько уже?

— Два месяца. Ради Бога, уйдем отсюда.

— Но мне интересно посмотреть.

Со спокойным любопытством Маргарита разглядывала и казненных, и толпу зрителей, и стаи ворон, метающиеся над крышами, потом критически осмотрела Лену, переспросила:

— Два месяца, говоришь?

Лена на этот раз промолчала, но взгляд стал холодно внимательным.

Небольшая толпа держалась осторожно. Лишь самые отъявленные ненавистники большевиков время от времени злорадно восклицали: «Наказал Господь богоненавистников!.. Всех большевиков так развешать?.. Погубили Россию — вот и расплата!.. Катьку Буракову еще бы сюда — сука наших арестовывала!.. Говорят, сама расстреливала! Вешать таких!.. Поймать ее и повесить!..»

Подруги пробирались к тротуару сначала через группу хорошо одетых мужчин, одобрительно взирающих на казненных, затем наткнулись на старушек в платочках — те крестились и что-то бормотали. Одна из них вдруг взяла Лену за рукав и шепнула: «Не говори ничего. Мне некуда идти. Можно я с вами?» Чуть приподняла платок, и оказалось, что это не старуха, та самая Катя Буракова, которую надо поймать и повесить. Фигура, согнутая в три погибели, платок закрывает чуть ли не пол-лица, теплая темная кофта, черная юбка до земли… Лена взяла ее под руку, дала знак Маргарите, и они втроем потихоньку вышли в переулок.

Буракова объяснила, что ей надо поесть и где-то укрыться до ночи, когда за ней придут свои. Маргарита смирилась со случившимся, как с неизбежным злом. Решили сказать генералу, что старая знакомая пробивается к родным в Екатеринодар из большевистского Владикавказа.

У генерала не было времени разбираться в подробностях. Разрешил накормить и дать отдохнуть в сарайчике. Сам он озабоченно готовился к приему полковника Шкуро — тот прислал казака с известием, что в полдень нанесет визит. Видно было, что не очень рад гостю генерал Рузский, но не откажешь же, так сказать, освободителю. Заволновалась и Лена: «Я тоже спрячусь. А ты, Марго, закроешь нас на замок». Маргарите пришлось хозяйничать на кухне и в столовой одной, без помощницы. Генерал удивился: «Даже если донесут, что у Елены Аркадьевны муж красный, я не позволю, чтобы ей причинили какие-нибудь неприятности». Маргарита объяснила, что Лена разнервничалась, увидев на площади повешенных. Рузский задумался, потом сказал со вздохом: «Во что они все превратили нашу великую Россию!»

В сарайчике чисто и тепло, кровать с матрацем и подушкой. Катя тихо плакала, уткнувшись в подушку. «Казачье! Шкуринцы! Звери проклятые! Таких ребят повесили, — приговаривала она сквозь слезы. — Я почти всех хорошо знала. Это все из-за солдат. Еще красноармейцы называются. Устроили митинг и постановили: отойти ввиду превосходства противника. Вот кого надо вешать. И будем! Не вешать, так расстреливать. Троцкий на Волге начал расстреливать трусов, и сразу положение на фронте улучшилось. Чехи перестали бунтовать!

Застучали копыта у ворот, во дворе раздались мужские голоса. Лена и Катя прильнули к щели сарая. Шкуро спешил и даже не вошел в дом. С генералом разговаривал во дворе, и в сарае все было слышно.

— Я рад вас видеть, господин генерал, — говорил Шкуро. — Жаль, что не удалось нам весной вместе сражаться против большевиков. Как видите, мы побеждаем. Разгромим красных здесь, на Кавказе, пойдем под руководством генерала Деникина на Москву. Даст Бог, и вы будете в строю.

— Если здоровье позволит, Андрей Григорьевич.

— Я в скором времени буду у Антона Ивановича. Разрешите передать ему от вас пожелания победы и напутствия ваши перед решающим походом.

— Да, да. Разумеется. Желаю Добровольческой армии успехов в боях. Скажите, что если позволит здоровье, я готов служить России.

Во время этого короткого разговора Шкуро то и дело оглядывал двор, окна дома, вышедших на крыльцо домашних. Чуть позади его стоял знакомый Лены Николай — тот самый лизунчик — поглядывал по сторонам. Смешно вспоминать, как он лез к ней на ночлеге. Тоже хороший мужик, но нельзя так грубо. Может, она и сама…

Встреча закончилась, и Шкуро уехал. Катя злобно прошептала: «Контра проклятая. Шкура поганая. И этот, старая сволочь. Мы же его не трогали, а он, гадина, готов послужить. Ты у нас послужишь».

Лена ее не слышала — думала, почему Андрей стричься перестал: из-под волчьей папахи торчали волнистые светло-рыжие космы, и усы, как у кота разрослись…

Потом подруги вместе хозяйничали в доме и на кухне, и Маргарита все посматривала на Лену испытующе. Когда остались вдвоем, подошла к ней, глядя в глаза, — погладила ее по животу.

— Ты чего? — испуганно спросила Лена.

— Скажи-ка мне, подружка, — начала Маргарита и после короткой паузы задала свой хлесткий вопрос: — Ты от кого беременна?

VI

Шкуро спешил на секретное совещание, где надеялся превратить свой спецзапас в такие деньги, которые и Деникин уважает. В большом гостиничном номере с наглухо завешенными окнами и слабым электрическим светом собрались те, кто действует в полумраке, таясь от света и людей, а затем появляется хозяином и людей, и света. Шкуро беседовал на председательском месте, но главным здесь был он. Замкнуто сосредоточенные лица, проницательные посверкивающие взгляды, черные с сединой восточные прически и усы. Армяне, осетины, черкесы, русские азиаты. Может быть, и евреи. Главный среди них — Фрешкоп. Кто он? Это Шкуро не знал. Рядом — друг корнет Лоов, именно он устроил встречу. Шкуро давно подумывал о сближении с такими людьми и надеялся на Лоова — не дело возить золото в походных сумах и полковом денежном ящике.