Прототипом Чичикова был небезызвестный Чичагов. Тот еще в 1822 году в Орле, во время выборов губернского дворянского предводителя, объяснял собравшимся, что крепостные в его имении два года бунтовали, отказывались тянуть барщину, задерживали оброк. Прежде приходской священник отец Николай много жаловался, что, сколько он ни объясняет пастве, что Господь милостив, спастись может каждый, достаточно без воровства отрабатывать повинности, вносить подати и правильным порядком сдавать рекрутов, тогда после смерти тебя ждет Рай небесный, ему не верят. Не понимают, как может быть так, что в Раю кто-то вечно, причем не требуя взамен ни денег, ни работы, будет их кормить. Кроме того, крестьян смущает, что люди мрут и мрут, а Рай всё не переполняется. В общем, они решили, что в Горнем мире места для них нет и от этого даже перестали ходить в церковь.

Он, Чичагов, сдуру высмеивал отца Николая, но тот оказался прав. Волнения в деревне улеглись, лишь когда он послал приказчика скупить в Заволжье несколько сот десятин хорошего чернозема, за свой счет отправил туда ходоков от схода, и они, вернувшись, в церкви прямо с амвона объявили миру, что всё без обмана – земля хорошая и ее вволю. Чичагов убеждал дворян, что, если так сделать везде, в империи воцарится спокойствие.

Когда-то я много рисовал Чичикова, то в виде утлого челна, который по воле ветра и волн бросает из стороны в сторону, вот-вот опрокинет, то похожего на большой парусник: полы фрака его любимого цвета – наваринского дыму с пламенем – расходятся, как борта корабля.

Еще до войны месяц провел в Воронежском университете, читал спецкурс по раннему Гоголю. В городе тогда отбывал ссылку поэт Осип Мандельштам, меня с ним познакомил кто-то из филологов. И вот я думаю, что души, выкупленные Чичиковым, которые под твоим руководством он намеревался вести за Волгу, в Новую Землю Обетованную, ничем не походили на сильных и мощных перелетных птиц, скорее напоминали друга Мандельштама Наташу Штемпель, о которой он писал: «К пустой земле невольно припадая, Неравномерной сладкою походкой Она идет – чуть-чуть опережая Подругу быструю и юношу-погодка». Если же они иногда и взлетали, то как трясогузка. Вспорхнут невысоко – и тут же опять нырнут в траву.

Дед, дослужившийся до действительного статского советника, рассказывал, что и вправду, спустя год как первый том «Мертвых душ» вышел из печати, по Чухломскому уезду Нижегородской губернии распространился слух (как ты помнишь, у Гоголя эта история попала во второй том поэмы), что народился антихрист именем Чичиков. Он на корню скупает человеческие души, чтобы не дать Господу их спасти. Были многочисленные попытки изловить мерзавца и сдать властям, все неудачные – при этом покалечили несколько десятков мирных обывателей.

Со всеми простился и забрал вещи из Старицы. Костицын устроил прощальный прием. Было трогательно.

В Москве провел больше месяца. У мамы одышка и в крови много сахара. В остальном без изменений.

С Лубянкой пока глухо. Вроде бы дела уже показывают, но с разбором. Во всяком случае, что отцу, что мне – отказ.

Нет, дядя, проповеди кормчего мало похожи на обычные, церковные. Вернее, совсем не похожи. Последнее время такое случается нечасто, но, когда кто-то из странников добирается до корабля, кормчий, дав ему день отдыха, долго молится с пришедшим, затем со всем тщанием исповедует его или они исповедуются друг другу. После этого беглец делается чист перед Богом, открыт для Его слова, и кормчий, усадив странника рядом с собой, увещевает его и укрепляет. Уча, заклиная стихами Писания, требует уходить, удаляться, что есть силы бежать от любого зла.

Кормчий различает странников. Про одних говорит, что в молитвах, которые они обращают ко Всевышнему, только и есть, что ты оставлен и никому не нужен. Эти, ища Господа, идут, сами не зная куда. Они, может, давно Его потеряли, но только сейчас это поняли, теперь кличут, кличут, но никто не отзывается. Такой путь обычно остается безблагодатным. Будто ты заплутал в лесу, ходишь вокруг да около дома, а найти его не можешь.

Другие, когда идут, всегда видят Бога. Где бы Он ни шел: ровной степью, горами или лесной чащобой, – не отстают и на шаг. Знают: дорога, которой их ведут, – в Небесный Иерусалим.

Капралов недоволен, когда кто-то из странников говорит, что бежал, не разбирая дороги, или что, когда он бежал, кусты хлестали его по лицу. Уход человека от зла кормчий никак не связывает с боязнью, робостью; другого страха, кроме страха Божия, он не признает. Кроме того, по его представлению, грех прочно привязан к месту своей оседлости и, когда ты проходишь мимо, он, как репейник, цепляется за тебя. Но зрение у зла таково, что если не обращаешь на него внимания, читая молитву, идешь себе и идешь, оно тебя просто не заметит. Поэтому, если страннику пришлось бежать во весь опор, из последних сил уходить от погони, значит, грех уже поставил на нем мету.

Бегун, который прожил у нас почти неделю, рассказывал, что, спасаясь от нечистой силы, он, бывает, как заяц, двоит и троит след, а то, как беглый каторжник, чтобы сбить с толку собаку, посыпает свои следы табаком. Обычно же просто читаешь, читаешь «Отче наш» – и бес отстает, теряет к тебе интерес.

Кормчий говорит, что когда-то год ходил вместе с бегуном, весьма любимым Господом. Бывало, бес так мучил несчастного, что ему делалось невмоготу, тогда Господь брал себе вид другого странника – всё, от грязного тела до рубища, в которое оно было одето, – и уводил нечистого в горы. Там, как молодая коза, Он прыгал со скалы на скалу, пока бес в полном изнеможении не сваливался в какую-нибудь пропасть.

Как ты и просил вчера, заговорил с кормчим о Храме. Что для тебя, что для него, вышний Храм – прообраз всех земных храмов, а литургия – прообраз грядущей вечной жизни. Но он не согласился, что только Храм есть место обитания Господа и лишь там ты сможешь подняться, взойти к Его престолу. Кормчий убежден, что, где бы человек ни был, стоит встать на путь Спасения, он уже не останется один. Высшая сила, когда зримо, как в Синае, когда незримо, будет сопровождать его, вести чуть ли не за руку.