Киевский князь настолько ужесточил судебную систему, что просто за то, что кто-то с угрозой вынул меч из ножен, этот кто-то мог поплатиться третью гривны, т. е. третьей частью от серебряной палочки весом в 203 грамма (новгородский стандарт XIII. А в Киеве XI какой был стандарт?).

В вып. 2 я уже приводил убеждение РПЦ, согласно которому Русь с приходом христианства вышла из «бездны ада», из мрака язычества. Надо полагать, что именно тогда у только намедни носившихся в подземельях Падшего ангела русичей враз поотваливались хвосты, а свои рога они сдали для производства мегатонн пантокрина – основного биостимулятора сатаны.

А если серьёзно, то ведь датировка XI-ым веком плодов творчества Ярослава действительно работает на версию РПЦ о христианстве как спасителе дикой России! Не так ли? На первый взгляд.

Но на самом деле, если включить мозги, вырисовывается совсем иная картина: ведь Ярослав не от хорошей жизни ввёл драконовский закон в только-только вышедшей из язычества вотчине! Значит, в Киеве конца X – начала XI века творился сущий уголовный беспредел только-только охристианенных в 988 году горожан, видимо от счастья приобщения к новой вере начавших резать друг друга сотнями. Что же это за счастье такое свалилось на горожан трудами отца Ярослава? Или речь идёт на самом деле о вспыхнувшей религиозной войне, войне между почитателями Ведической веры и христианства? Разве поругание изваяния Перуна могло сойти с рук Владимиру и его дружинникам без крови? Или у предков вообще не было никакого личного самоуважения, а верность традициям отцов отсутствовала напрочь? – Не верю! А вы?

Интересный штрих. Ярослав был рождён Рогнедой, языческого отца и двух братьев которой князь Владимир (отец Ярослава) убил на её глазах, а затем, прямо у трупа князя Рогволда изнасиловал принцессу. Если кто-то полагает, что моральный и юридический груз насилования был в те времена куда более «лёгок», чем сегодня, тот глубоко ошибается; всё с точностью до наоборот. За много меньшее насилие над женщиной в славянском мире обидчика ожидало суровое наказание: так новгородцы настояли на включение в договор (скру) с ганзейскими меркаторами (т. е. с купцами) пункта о компенсации оскорбления ими русских женщин «всего-то» за срыв с их голов платка: «Оже огренет [сорвёт] чужее жене повой с головы или дщери, явится простоволоса – 6 гривен старые за сором» [Романов Б. А., Люди и нравы древней Руси: Историко-бытовые очерки XI–XIII вв.].

Нет сомнений, что всех своих сыновей – Изяслава, Мстислава, Ярослава и Всеволода – языческая княжна вряд ли воспитывала в любви к своему мужу и традициям его клана, но определённо в традициях своей семьи, т. е. в религиозных традициях народов Северного Ведического пояса[46] (славяне-лютичи, балты, русы центра и севера). Таким образом, идеи христианства вряд ли могли стать идеологической основой законодательной инициативы Ярослава, лечь в основу первого Уголовного кодекса Руси; получается, Киевский князь вышибал клин клином, «мрак язычества» традициями этого же язычества, в духе традиций своего деда Рогволда.

Но если были давние традиции предупреждения на Руси разгула бандитизма и в стране были накоплены противовесы криминалу, то почему вдруг этот криминал оживился сразу же после принятия горожанами христианства? Не странно ли? Ведь как пишет ибн Фадлан, столетием ранее среди русов действовал непреложный и значительно более суровый закон: за убийство только убийство! – Это много суровее любых денежных штрафов! И «почему-то» эта суровость не привела к снижению темпов прироста населения. Почему?

Мне представляется, что ни датировки уголовных кодексов Западной Европы тем или иным столетием первого тысячелетия от РХ, ни Русского варианта судебника началом второго тысячелетия от РХ с истиной не связаны никак. Не так ли?

Как, впрочем, и весь ход истории дохристианской Руси вплоть до XV в.

* * *