Явно не хотел Хитрово воевать, боялся, половину своего войска в тылу оставлял. И не напрасно. Объявился в это время на Донце некто Иван Миусский, сподвижник Стеньки Разина, и начал воровать с размахом. А кроме того слух пустил, что находится при нем царевич Симеон Алексеевич, а у того царевича на плече особые царские знаки.

Хитрово в казачьи присяги на верность не верил и ждал, что вспыхнет на Дону, как только что при Стеньке. А куда ему тогда с войском деваться? Анабасис повторять?

Да и Самарянин ничего особо ценного на сей раз ни на море, ни на крымском побережье не нашел, а крепость поставил не в устье Миуса, а при впадении в Миус речки Неклиновки. Зачем он ее там поставил — Бог весть. Миус на десять верст от этой крепости несудоходен. Ни в море из нее выйти, ни туркам угрожать, а защищать трудно.

К зиме Хитрово немного успокоился — Миусский с самозваным царевичем ушел в Запорожье, стал там воду мутить.

Кое-как перезимовали, а весной случилось новое горе — наводнение. И московские люди в крепости около Черкасска два месяца жили на крепостных стенах да на крышах собственных жилищ. И так из русского лагеря за 1673 год убежало 1402 человека да 221 помер, и теперь бы убежали, но наводнение мешает…

В 1674 году царь направил на Дон новое лицо — князя Хованского, а с ним еще 3180 ратных людей. Хованскому строго-настрого наказали найти на устье Миуса место и ставить крепость.

Отправился Хованский в сентябре место выбирать. Казаки ему стали объяснять, что затея глупая, было б там место подходящее, они б сами там давно городок укрепленный поставили.

Пока Хованский устье Миуса осматривал, казаки успели на море смотаться и турецкий купеческий корабль захватили, а турки в отместку разбили их новое укрепление на Неклиновке.

Прибытие Хованского вызвало разные слухи, идет де с ним сорокатысячное войско. Турки сразу же отправили под Азов 33 судна с подкреплениями и стали Азов укреплять, а крымский хан направил под Азов несколько своих улусов и с ними калгу Селемет-Гирея. И казаки до самой зимы с этими улусниками цапались.

И Хованский для крепости на Миусе место так и не нашел, о чем в Москву отписал.

Но в Москве уже иные идеи рассматривали. Родион Осипович Калуженин предложил поставить три крепости — две по устьям Казачьего ерика, а третью на Каланчинской протоке. Удерживая де Казачий ерик и устье Каланчи, можно в любое время в Азовское море выйти и Азов от всего мира отрезать.

Удерживать, правда, трудно эти крепости будет, но Калуженин и тут выход нашел — посадить в крепость на верхнем устье ерика 5000 человек, а в крепость на нижнем устье ерика 6000 человек, в крепость на самой Каланчинской протоке и того меньше понадобится. Чтоб сидели надежно, дать в год жалования по 10 рублей да хлеба по 6 четвертей. Если на Дону людей не хватит, разрешить всем русским вольным людям идти в эти крепости на службу, еще бы неплохо калмыков сюда вызвать, чтоб вокруг Азова кочевали и крымчаков трясли.

Московские люди сочли рассуждения Родиона Калуженина основательными, послали на Дон еще несколько полков с князем Кольцовым — Мосальским, а князю Хованскому приказали совместно с донскими атаманами и казаками начать указанные городки по Казачьему ерику строить.

И тут Войско уперлось. Ясно, что Калуженин, собака, выслуживается. Построят казаки городки по Казачьему ерику, а сядут в те городки царские ратные люди, и тогда захотят — выпустят казаков в море, а не захотят — не выпустят. Последнюю жилу перерезать хотят.

Сначала никак не хотели низовцы идти городки строить, пока с верховий Дона казаки не подошли, а одних низовцев де мало. Потом явились казаки, вызванные с верхнего Дона, с Хопра и с Медведицы. Собрал их всех Корнила Яковлев в Черкасске и стал волю царскую объявлять. Казаки ответили: «Мало нас. Ни строить, ни защищать новые крепости сил не хватит». И, ругая Корнилу вполголоса нехорошими словами, разошлись. А некоторые и громко ругались.

Несколько раз он круг собирал, и несколько раз круг, ничего не решив, расходился. Наконец, потребовал Корнила решительного ответа: будем или не будем строить. Казаки так же, как и раньше, с руганью стали расходиться. Корнила сорвался, схватил у есаула насеку и об трех самых горластых эту насеку обломал. Перначом бить не стал, перначом убить можно.

Тут Корнилу, невзирая на преклонный возраст и седины, отлупили, как молоденького, вмиг с атаманства сместили и выбрали атаманом Михайлу Самарянина. Потом вспомнили: «Кто все эти пакости придумал? Давайте его убьем». Кинулись Калуженина убивать. Калуженин ножом отбился и в доме у себя заперся. Оттуда его князь Хованский за крепким караулом к себе в стан, в Ратный городок отправил.

Через три дня привез его Хованский на круг и стал просить казаков, чтоб разрешили Калуженину по-прежнему в своем доме жить. Ладно, разрешили.

Самарянин уговорил, отправились место смотреть. В устьях Казачьего ерика, действительно, крепости поставить можно, а на Каланчинской протоке нельзя — место низкое. Тогда князь Хованский стал уговаривать построить хотя бы две крепости. Не хотят казаки. Ладно, стал уговаривать князь, мы сами построим, а вы в них сидеть будете и жалование получать по 10 рублей в год. Казаки ответили: «хотя бы нам жалование было и по 100 рублей, а мы в городках сидеть не хотим; рады мы за великого государя и так помереть, без городков; в те городки надо людей 13 000, а нас всего тут тысячи три».

Донес Хованский обо всем царю, и 23 сентября послал царь на Дон грамоту, что лишит он казаков жалования, если вместе с русскими войсками городки по Казачьему ерику строить не пойдут, и под страхом смертной казни запретит торговцам на Дон провиант возить. Казаки все это выслушали и остались при своем мнении. Так ничего и не начали строить.

Чтоб как-то сгладить свою вину, решили выйти в море Казачьим ериком. Двинулись всем войском, и князь Хованский с ними пошел. Но на левом берегу Каланчинской протоки уже ждали их турецкие батареи и выйти в море протокой не дали. Князь Хованский напротив свои батареи выставил и через Каланчинскую протоку по туркам пять дней стрелял. Много азовских людей побили и двух в плен взяли. Пленные показали, что на море напротив Азова стоят турецкие каторги, и казаки решили в море не выходить, а возвратиться обратно в Черкасск.

До конца года под Азовом лишь пошаливали — то турецких рыбаков, вышедших в Дон, перебьют, то скот из-под Азова в Черкасск угонят.

Вот так они и городки не построили и на турок и татар поиска на море не чинили. Но не решился все же царь их карать. Не время, и сил московских на Дону маловато. А тут стало известно, что Фрол Минаев, ходивший с тремя сотнями отборных ребят вместе с запорожцами на Перекоп, отличился. Царь за это ухватился и донцов простил, прислал грамоту: надо бы вас карать, что городки по Миусу и по Казачьему ерику не построили, но есть за вами деяния ваши за Перекопом, вы там 37 сел пожгли и трех султанов разбили, и мурзу Батыршу Мансурова в плен взяли, за эту вашу службу я вас прощаю.

В ноябре отправились в Москву Корнила Яковлев с ближними людьми извиняться и жалование просить, а в Москве как раз тишайший царь Алексей Михайлович помер.