Добралась до устья пещеры и свалилась, хватая ртом воздух. Почувствовав первую боль, подумала, что это колика, но боль повторилась — не сильно, но безошибочно, охватила ее, словно тугая уздечка. Она закричала: не потому, что было больно, но потому, что ее ребенок, ребенок, которого она не хотела, возможно, будущий монстр, готов был явиться на свет, а она была совсем одна и очень боялась.

Рути и Миха были вдвоем в кладовке, когда услышали, как хлопнула дверь. Переплетчик выругался:

— Останься здесь и молчи.

Он закрыл тяжелую дверь в кладовку и вышел, одернул кожаный передник, пряча под ним предательскую выпуклость. Скрывая раздражение, сделал для незваного клиента приветливое лицо.

Выражение его изменилось, когда он увидел, что в мастерскую вошел не клиент, а солдат. На столе лежала готовая Аггада, великолепная, с блестящими застежками и сияющим медальоном. Они с Рути любовались ею, пока их не охватило желание. Миха вежливо поздоровался и, встав между солдатом и столом, ловко затолкал книгу под груду пергаментов.

Но солдата книги не интересовали, и по сторонам он не смотрел. Взял со стола толстую иголку и стал ковырять ею у себя под ногтями. Грязь летела на страницы. Миха расстроено смотрел на лист приготовленного пергамента.

— Руфь Бен Шушан, — коротко произнес солдат.

Миха проглотил подступивший к горлу комок и ничего не ответил. Внутренняя паника отразилась в пустом взгляде, который солдат принял за тупость.

— Говори, придурок. Твой сосед, торговец вином, говорит, что она входила сюда.

Не было смысла это отрицать.

— Вы имеете в виду дочь писца? А, теперь понятно. Да, приходила по поручению отца. Но она ушла с… серебряных дел мастером… из Таррагоны. У ее семьи, кажется, с ним дела.

— Таррагона? Так она туда пошла?

Переплетчик колебался. Он не хотел выдавать Рути, но человеком он был трусливым. Если даст ложную информацию, и об этом узнают… Но если Рути найдут в кладовке, тогда ему будет еще хуже.

— Она… не говорила мне о своих планах. Вы должны знать, господин, что незамужние еврейки не разговаривают с мужчинами вне дома, разве только несколько слов, по делу.

— Откуда мне знать, что делают ваши еврейские шлюхи? — сказал солдат, но повернулся к дверям.

— Могу я спросить… отчего такой важный офицер заинтересовался бедной дочерью писца?

Молодой человек, как и большинство хвастунов, не удержался от возможности внушить страх. Он повернулся к переплетчику с неприятным смехом:

— Может, и бедная, но больше уже не дочь писца. Он на пути к аду вместе с остальным вашим проклятым народом, и она скоро к нему присоединится. Ее брата казнят, а она пойдет вместе с ним. Он сознался, что она соблазняла его вашей иудейской верой.

Мириам вернулась домой из миквы, приготовившись принять Давида как супруга. В прошлом году были признаки, которые сказали ей, что через несколько месяцев очистительный ритуал ей больше не потребуется. Мириам знала, что будет скучать по этому — по воздержанию и ожиданию возобновления супружеских отношений.

Предыдущие десять дней, с начала ее месячных, Давид и Мириам даже не прикасались друг к другу в соответствии с древними законами семейной чистоты. Сегодня они займутся любовью. Как бы ни ссорились они друг с другом, физический союз доставлял обоим взаимное удовольствие, несмотря на то, что тела их старели.

Мириам была избавлена от зрелища мертвого мужа, лежащего в луже крови во дворе. Весь переулок слышал громкие, грубые голоса и знал, что они означают. Как только вооруженные люди покинули Кахал, соседи пришли и сделали все, что необходимо.

Когда Мириам увидела свой дом, приготовленный для шивы, тотчас подумала о Рубене. Они сидели шиву по Рубену семь дней после его крещения. Тем самым показали, что он для них мертв. Но сейчас она осознала сердцем, что сын и в самом деле умер. Его отец смягчился и решил почтить его по еврейским законам. Мириам схватилась за дверной косяк.

Соседи поддержали ее, ввели в дом и постепенно открыли ей горькую правду. Тело Давида уже обмыли и одели в белую одежду. Теперь они завернули мертвеца в льняную простыню и отнесли на кладбище. Приближался шаббат, и еврейские законы требовали хоронить своих мертвых без промедления.

Как только муж был похоронен, Мириам зажгла поминальную свечу. Хотела отдаться горю. Муж умер, сын осужден на смерть в Каса Санта, дочь… Где она? Солдаты явились на кладбище и расспрашивали плакальщиков о местонахождении дочери покойного. Мириам старалась привести мысли в порядок. В первой из трагедий — смерти Давида — ей ничего не оставалось, как только горевать. Во второй, с заключенным в тюрьму сыном, она могла только молиться. Но третья — Рути — другое дело. Что, если здесь можно что-то исправить? Может, девушку предупредить, спрятать, вывезти из города…

В то время как она обдумывала все эти вещи, соседи расступились, дали место Иосифу Бен Шушану: он все еще в дорожной одежде шел к невестке выразить свои соболезнования. Его глаза покраснели от усталости и горя.

— Слуги сообщили мне новость, когда я приехал, поэтому пришел прямо сюда. Одно горе за другим. Давид! Брат мой… если бы только я дал выкуп за твоего сына, когда он просил меня, может, всего этого бы и не… — Его голос дрожал.

Мириам резко осадила его, и это заставило Иосифа, погруженного в печаль, вздрогнуть.

— Да, ты не дал выкупа, но что сделано, то сделано, и судить тебя будет Бог. Сейчас ты должен спасти нашу Рути.

— Сестра, — прервал ее Иосиф. — Пойдем ко мне в дом. Я возьму тебя под свою защиту.

Мириам смотрела недоумевающее, в ее глазах застыл вопрос. Она не могла покинуть дом во время шивы, уже ему ли не знать этого? И какой бы бедной она ни была, Мириам не собиралась уходить из собственного дома и становиться объектом благотворительности деверя. Неужели он думает, что она покинет свой маленький дом со всеми его воспоминаниями? Сердитый голос Мириам прозвучал почти нормально, когда она принялась выкладывать свои возражения.

— Сестра, — сказал он спокойно, — скоро, очень скоро мы все вынуждены будем покинуть наши дома, все станем уповать на чужую милость. Как бы я хотел предложить тебе место в своем доме. Все, что я способен сделать — это предложить пойти со мной по неизвестной дороге, которая ждет нас.

Медленно и с трудом объяснял Иосиф собравшимся в комнате людям, что произошло в предыдущие недели. Мужья и жены, обычно не прикасавшиеся друг к другу на публике, падали друг другу на грудь, рыдали. Все, кто проходил мимо домика и слышал плач, думали, что горюют по покойному. И в самом деле, Давид Бен Шушан был хорошим и набожным человеком, но никто не подозревал, что его смерть вызовет такой горестный отклик.

Иосиф не рассказал соседям Мириам, простым людям, торговцу рыбой и чесальщику шерсти, все аргументы и стратегии, которыми за месяц они пробовали достучаться до сердец и душ монархов. Он сказал им просто, что их предводители сделали все, что могли. За иудеев боролся раввин Авраам Сеньор, восьмидесятилетний старик, друг королевы, помогавший ее тайному браку с Фердинандом. Он был казначеем ее гражданского ополчения и сборщиком налогов в Кастилии. Сеньор был таким богатым и важным человеком, что, когда путешествовал, его свита растягивалась на тридцать миль. Вместе с ним был Исаак Абрабанель, известный толкователь Торы и министр финансов. Он получил свой пост в 1483 году, в тот самый год, когда советник королевы, Томас де Торквемада, был назначен великим инквизитором и искоренителем ереси.