– Почему они за городом жили? – спросил Синцов.

– Их отец служил лесничим, – объяснил Грошев. – Тут глухомань была, город потом уже стал расползаться. И леса стали высаживать.

– То есть?

– В девятнадцатом веке тут почти весь сортовой лес подкосили, все гнилолесьем затянулось. Уже в тридцатых пришлось его вырубать и заново перевысаживать. А теперь снова вырубили.

– Ясно.

Грошев разложил бинокль и стал смотреть.

Синцов думал про Дятловых. Он вообще заметил, что в последнее время стал думать больше. Наверное, это от Вай-Фая. То есть, от его отсутствия. Дома везде Вай-Фай, много его, а тут нет, и думается лучше и с каким-то удовольствием. Вот Дятловы. А вдруг Грошев не прав, а Царяпкина, наоборот, права. Вдруг Дятловы реальные гении? Гении ведь проверяются временем, во времена Пушкина Александр Сергеевич считался поэтом за № 3. А вот пройдет совсем немного, лет сто пятьдесят, и на каком-нибудь гривском чердаке найдут ящик с рукописями и с рисунками, найдут и восхитятся, и скажут, что братья Дятловы – светочи и, собственно, наше все-все-все. Защитят диссертации, напишут книги, снимут фильм, а сегодняшний день будет признан черным днем русской культуры. А вдруг?

Исторический момент. Он, Синцов, присутствует при историческом моменте. Забавно.

– Послушай, Петь, а как Царяпкина собирается трактора останавливать? – спросил Синцов. – Кидаться, что ли, под них станет?

– Не знаю, может, и кинется. Но скорее всего, она к трактору прикуется. Дождется, пока мужики на перекур пойдут – и прикуется. В русле дятловских заветов – их ведь тоже к железной дороге приковывали. Это эффективно. К тому же в газету сообщила наверняка. Короче, организует скандал, она на это мастерица.

– А что, годный план.

– Она вообще умеет воду мутить, – сказал Грошев. – Врет, как дышит. Я бы ей диплом за вранье выдал. Два раза выдал бы.

– Да, я тоже заметил, что врет. Только вот…

– Блин!!!

Грошев неожиданно сорвался с места. Синцов не успел понять отчего, а Грошев уже преодолел метров десять. Он бежал в сторону усадьбы Дятловых и явно собирался установить рекорд в беге по пересеченной местности. Бежать действительно оказалось сложно, граница между лесом и просекой представляла настоящую полосу препятствий – вывороченные корни, ямы, распиленные пни, через все это перескакивал Грошев.

– Ну да, – сказал Синцов и поспешил за ним.

Грошев бежал быстро, не бежал, а почти скакал, как мастер по тройному прыжку в длину, перелетая через препятствия и не сбавляя темпа. Синцов и предположить не мог, что Грошев так может, с виду он на легкоатлета совсем не походил, так, обычный сутулый увалень. А здесь вдруг не увалень.

Они добежали до усадьбы меньше чем за минуту, и там, на исковерканной опушке, Синцов уже увидел Царяпкину. Она стояла, прислонившись спиной к сосне, и сжимала в руке лимонадную бутылку. Синцов не понял, что это за бутылка, что ужасного в этой бутылке, подумаешь, девушка решила выпить лимонаду на жаре…

В другой руке у Царяпкиной появился огонек. Зажигалка. Зажигалка, бутылка, из горлышка торчит длинная тряпка. Коктейль Молотова!!!

Синцов едва не заорал.

А бульдозер все приближался к родовой избушке братьев Дятловых, тракторист уже опустил щит и сгребал землю, до халупы оставалось совсем немного, несколько метров.

Царяпкина поднесла зажигалку к горлышку. Тряпка загорелась.

– Стой! – закричал Синцов.

Трактор приближался к халупе. Царяпкина с зомбическим видом направлялась к грохочущей машине.

– Стой! – заорал Синцов.

Царяпкина его не услышала, она, наверное, вообще ничего не слышала, смотрела на горящую бутылку в своей руке, и эта бутылка ее точно вела, тащила за собой.

Она ее бросит, подумал Синцов. Обязательно, даже если не хочет, но бросит, по-другому никак.

Грошев налетел справа, сбил Царяпкину с ног, уронил. Бутылка вылетела из рук, покатилась огненным шаром. И Царяпкина покатилась, и Грошев тоже, только Царяпкина почти сразу вскочила и кинулась к бутылке, но Грошев успел поймать ее за ногу, Царяпкина снова упала.

Синцов остановился. А Грошев и Царяпкина катались по земле, пытаясь друг друга убить. То есть это Царяпкина его пыталась убить, а Грошев старался по возможности этого не допустить.

Царяпкина шипела и извивалась, точно в бешеном эпилептическом припадке, точно ее било электричество, точно вселился в нее первобытный желтоглазый демон. Грошев еле справлялся, прижимал руки Царяпкиной к земле, но ноги прижать не удавалось, и она лупила коленями ему в бок.

А еще Царяпкина рычала.

Смотреть на это было страшно, слушать тоже, Царяпкина рычала громче трактора. Бутылка лежала во мху и горела, и вокруг тоже начинало разгораться. Синцов осторожно подошел к ней, вспоминая из физики, при каких условиях взрывается бензин, а при каких просто горит. Кажется, горел бензин на открытом воздухе. Но все равно пламя было слишком сильное и расползлось вокруг уже на метр.

Синцов принялся тушить. Сорвал ветку с ели и теперь замахивал ею огонь, затаптывал его ногами, думая о том, что надо успеть до того, как треснет бутылка. Он успел, загнал бутылку под кочку, оторвал пласт мха с землей, накрыл и продолжал притаптывать.

Бульдозер приблизился к сторожке. Синцов полагал, что родовое гнездо поэтов Дятловых окажет более значительное сопротивление разрушению, но этого не случилось, бульдозер навалился щитом на стену избушки, замер всего на секунду, потом подмял ее под себя.

Раздался неожиданно пронзительный металлический и одновременно какой-то живой звук, точно там, в этом жалком домике с косыми стенами и сгнившей крышей, на самом деле еще обитала забытая душа, и теперь ее сломали и растоптали, и только пыль в разные стороны и какие-то тряпки, и все. Печь, наверное, подумал Синцов, котел или конфорка сплющились и простонали, или дверцы чугунного старинного литья скрипнули в последний раз, но мурашки по загривку все равно пробежали.

Бульдозер остановился и стал разворачиваться на месте, перемалывая старые гнилые бревна в прах.

Царяпкина замерла, и Грошев ее отпустил.

Оба сели. Царяпкина выглядела в общем-то как обычно, всклокоченно и бессмысленно, ссадина на лбу, видимо, на камень наткнулась. Грошев пострадал больше, по левой щеке у него протянулись царапины.

Все.

Усадьбы больше не было, ни дома, ни забора, только рябина еще осталась, но потом бульдозер зацепил и ее, перемолол гусеницами и выплюнул, как жеваную спичку.

Царяпкина поднялась на ноги и побрела в лес.

Грошев потрогал себя за щеку.

– Молодец, – сказал Синцов. – Хорошо, что догадался. Вовремя остановил, а то бы эта дурочка влетела бы по-крупному, за сожженный трактор по голове не погладили бы…