предполагая, что никто другой не был замешан в этом, должно быть, это было совершено до того, как она отправилась в дальний космос.

Значит, это было сделано преднамеренно.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Килиманджаро был ограненным алмазом, упавшим с небес, прорезанным у основания тонкой, как щепка, линией тумана. Казалось, он парит прямо над землей благодаря какому-то горному чуду левитации.

Он без труда нашел клан, пробыв в воздухе менее тридцати минут. Он снизился, выполнив резкий разворот правым крылом, почти задев капустные деревья и марулу, окаймлявшие один из водоемов. Слоны повернулись, чтобы посмотреть на него, поднимая хоботы и хлопая ушами. Матилду было легко выделить среди них: она была единственной, кто держался невозмутимо, шаркая и ощупывая своим хоботом, мужественно пытаясь создать впечатление, что его возвращение на самом деле не было таким уж большим событием.

Он выбрал участок земли, трава на котором была вытоптана в засушливые борозды там, где он приземлялся много раз в предыдущих случаях, и посадил "Сессну" на скорости, едва превышающей скорость сваливания. Он заглушил двигатель сразу после того, как подпрыгнули шины, и позволил ей катиться почти в полной тишине, крылья и шасси со свистом и треском продирались сквозь сухие стебли, пока самолет не остановился. Все еще одетый в ту же одежду, которую он надел перед тем, как покинуть квартиру Санди, он схватил свой вещевой мешок и выбрался из кабины.

Джеффри вышел из самолета и медленно направился по траве к слонам. Ветерок, каким бы он ни был, дул ему в спину, унося впереди себя его запах. Именно по этой причине он не переоделся и не принял душ. После такого отсутствия он не хотел рисковать. Периодически он хлопал в ладоши и выкрикивал бессловесный призыв, чтобы еще больше подчеркнуть свою индивидуальность.

Был уже поздний вечер. Тени расползались, черные, серые и пурпурные, двигаясь и сливаясь, когда ветерок шевелил сети и веера растительности. Его мозг начал заполнять пробелы, предлагая мускулистые скорченные фигуры, пары следящих глаз, горящих целеустремленной бдительностью. Приглушенный шелест травы о траву превратился в медленный вдох терпеливых, голодных существ, делающих последний вдох перед прыжком, ломающим шею. Случайные очертания на почве приобретали ползучий, змеевидный вид, заставляя его колебаться при каждом третьем или четвертом шаге. Эта часть его мозга, какой бы древней и глупой она ни была, не могла быть отключена полностью. Но он научился не обращать внимания на этот нервный обезьяний лепет так хорошо, как только мог.

Там, впереди, была Матилда, ее темнеющий профиль вырисовывался за двумя деревьями-канделябрами. Он снова закричал и захлопал в ладоши, его подмышки были влажными от пота, затем крикнул: - Привет, Матилда. Это я, Джеффри. Я вернулся домой.

Как будто она не знала, что это был он, свалившийся с небес. "Сессна" была такой же странной и необычной, как единорог.

Она позволила ему приблизиться, но в ее позе была настороженность, чувство осторожности, которое подхватили другие слоны. Джеффри остановился, услышав и почувствовав угрожающий рык одной из других высокопоставленных слоних. Матилда ответила своим собственным голосом, возможно, это был сигнал для успокоения или просто слоновий эквивалент "Заткнись и дай мне с этим разобраться".

Джеффри подождал некоторое время, а затем возобновил свое приближение.

- Я же говорил тебе, что мне нужно было уехать, - сказал он. - Радуйся, что меня не было дольше.

Он осмотрел ее семью. Еще в воздухе через слой расширения убедился, что все на месте и все в порядке, но только на земле он мог поискать признаки травм и болезней. Он уделял особое внимание молодежи и не видел ничего плохого.

- Итак, все шло как обычно, - мягко сказал он, как для себя, так и для Матилды.

Он нашел пень, присел на него на корточки и достал свой альбом для рисования и карандаш 2B. Он работал с бешеной энергией, когда свет угасал, стремясь уловить суть момента как можно меньшим количеством карандашных штрихов, подобно какому-нибудь математику, ищущему кратчайший путь к теореме. Не было времени на нюансы, детали или затенение; все дело было в жестокой экономии и набожном, воинственном подходе к нанесению разметки на бумагу. Он рисовал до тех пор, пока мрак не стал абсолютным, а слоны не превратились в округлые холмики, серый цвет которых переходил в пурпурный. Его зрение обострилось, и расширение предложило наложить улучшающий слой на его поле зрения, но Джеффри отказался.

Исписав три страницы, он убрал альбом для рисования, взвалил сумку на плечо и поднялся с пня с ноющими костями. Слоны теперь вели себя спокойнее, принимая его присутствие с добродушным безразличием. Он подошел к матриарху, остался на месте и позволил ей осмотреть его своим хоботом.

- Ты не поверишь, где я побывал, - сказал он ей. - Или, может быть, ты бы так и сделала, если бы была способна это понять. Может быть, тебе покажется, что это не намного дальше, чем Намибия. Я был на Луне, Матилда. Насколько это удивительно? Я был там, наверху.

Сегодня вечером он не мог видеть Луну, но указал бы ей на нее, если бы мог.

Джеффри включил связь, и в левом верхнем углу его поля зрения появилось изображение мозга Матилды в режиме реального времени. Во всех обычных функциональных областях наблюдалась активность, но ничего предосудительного. Ее душевное состояние было таким же заурядным, каким он его когда-либо видел, с учетом нормальных закономерностей, связанных с ночной бдительностью.

Он не должен был этого делать, - сказал он себе. - После его возвращения было слишком рано переходить к следующему шагу - инициированию полной связи "разум-разум". Но почему бы и нет? Теперь он был в высшей степени спокоен, его разум успокоился из-за бегства и безмятежности стада. Завтра все может быть по-другому.

Он вызвал свой собственный мозговой образ и начал переход. Он быстро преодолел низкие проценты - десять, двадцать и выше. При двадцати пяти процентах он почувствовал, что его представление о себе теряет четкость, его разум отделяется от тела, его ощущение масштаба претерпевает раздутый, похожий на сон сдвиг, Матилда теряет в размерах, пока не стала казаться ему не крупнее одного из типичных гномов.

Он прошел через тридцать пять процентов, затем через сорок. Нейронные схемы показывали области соответствия, участки мозга, загорающиеся в унисон. Анатомические детали, конечно, отличались, но функциональные взаимосвязи были точно сохранены. Мыслительные процессы Матилды направляли его собственные, разгоняя огонь в его черепе. Он все еще чувствовал себя спокойным и контролирующим ситуацию, осознавая,