в мире искусства и прославился не меньше, чем такие великие люди, как Наполеон, Галилей или… Иисус. В наше время его известность можно сравнить лишь с известностью современных полубогов, имена которых Лэнгдон слышал в общежитии Гарварда. Санти может потягаться славой с такими гигантами, как Стинг, Мадонна или человек, который когда-то именовал себя Принцем, а затем сменил это имя на символ, который Лэнгдон как специалист по символике назвал «Крестом Святого Антония, пересекающимся с гермафродитским египетским крестом».

— Санти, — произнес он вслух, — это фамилия Рафаэля — величайшего художника эпохи Возрождения.

— Рафаэля? — изумленно переспросила Виттория. — Неужели того самого Рафаэля?

— Единственного и неповторимого, — сказал Лэнгдон, быстро шагая в направлении штаб-квартиры швейцарской гвардии.

— Следовательно, Путь начинается от его гробницы?

— В этом скрыт большой смысл, — ответил ученый. — Иллюминаты считали великих художников и скульпторов своими почетными собратьями в деле просвещения, и гробницу Рафаэля они могли избрать в знак признательности.

Кроме того, Лэнгдону было известно, что Рафаэля, как и многих других великих художников, пишущих на религиозные темы, подозревали в тайном безбожии.

Виттория осторожно положила листок в карман пиджака своего спутника и спросила:

— И где же он похоронен?

— Хотите верьте, хотите нет, — с глубоким вздохом ответил ученый, — но Рафаэль покоится в Пантеоне.

— В том самом Пантеоне? — с сомнением спросила Виттория.

— Да. Тот самый Рафаэль в том самом Пантеоне. Лэнгдон был вынужден признать, что он совсем не ожидал того, что начальной вехой на Пути просвещения может оказаться Пантеон. Он предполагал, что первый алтарь науки будет находиться в какой-нибудь скромной, неприметной церкви. Что же касается Пантеона, то это грандиозное сооружение с отверстием в куполе даже в первой половине XVII века было одним из самых людных мест в Риме.

— Но разве Пантеон — церковь? — спросила Виттория.

— Это древнейший католический храм Рима.

— Неужели вы верите в то, что первый кардинал может быть убит в Пантеоне? — с сомнением в голосе спросила Виттория. — Ведь это одна из главнейших достопримечательностей Рима, и там постоянно кишат туристы.

— Иллюминаты, по их словам, хотят, чтобы весь мир следил за экзекуцией. Убийство кардинала в Пантеоне наверняка привлечет всеобщее внимание.

— Не могу поверить, что этот парень рассчитывает скрыться, совершив преступление на глазах многочисленной публики. Такое просто невозможно!

— Похищение четырех кардиналов из Ватикана тоже представлялось делом совершенно немыслимым. Однако это произошло. Четверостишие прямо указывает на Пантеон.

— А вы уверены, что Рафаэль похоронен в его стенах?

— Я много раз видел его гробницу.

Виттория кивнула, хотя, судя по всему, сомнения ее до конца не оставили.

— Сколько сейчас времени? — спросила она.

— Семь тридцать, — бросив взгляд на Микки-Мауса, ответил Лэнгдон.

— Как далеко отсюда до Пантеона?

— Не более мили. Мы вполне успеваем.

— А что значит «с дьявольской дырою»?

— Для ранних христиан, — сказал он, — видимо, не было более дьявольского места, чем это сооружение. Ведь оно получило свое название от более ранней религии, именуемой пантеизмом. Адепты этой веры поклонялись всем богам, и в первую очередь матери Земле.

Еще будучи студентом, Лэнгдон удивлялся тому, что огромный центральный зал Пантеона был посвящен Гее — богине Земли. Пропорции зала были настолько совершенны, что переход от стек к гигантскому куполу был абсолютно незаметен для глаза.

— Но почему все же с «дьявольской»? — не унималась Виттория.

Точного ответа на этот вопрос у Лэнгдона не имелось.

— «Дьявольской дырою» Мильтон, видимо, называет oculus, — высказал логичное предположение американец, — знаменитое круглое отверстие в центре свода.

— Но это же церковь, — продолжала Виттория, легко шагая рядом с ним. — Почему они назвали отверстие дьявольским?

Лэнгдон этого не знал, тем более что выражение «дьявольская дыра» он слышал впервые. Но сейчас он припомнил то, что говорили в VI–VII веках о Пантеоне теологи. Беда Достопочтенный[71] утверждал, например, что отверстие в куполе пробили демоны, спасаясь бегством из языческого храма в тот момент, когда его освящал папа Бонифаций IV. Теперь эти слова приобрели для Лэнгдона новый смысл.

— И почему братство «Иллюминати» использовало фамилию «Санти», вместо того чтобы сказать просто: «Рафаэль»? — спросила Виттория, когда они вошли в маленький дворик перед зданием штаба швейцарской гвардии.

— Вы задаете слишком много вопросов.

— Папа мне постоянно об этом говорил.

— Я вижу две возможные причины. Одна из них заключается в том, что в слове «Рафаэль» слишком много слогов, что могло нарушить ямбический строй стиха.

— Выглядит не очень убедительно, — заметила девушка.

— И во-вторых, — продолжал Лэнгдон, — слово «Санти» делало четверостишие менее понятным, так как только самые образованные люди знали фамилию Рафаэля.

И эта версия, похоже, Витторию не удовлетворила.

— Не сомневаюсь, что при жизни художника его фамилия была хорошо известна, — сказала она.

— Как ни удивительно, но это вовсе не так. Известность по имени символизировала тогда всеобщее признание. Рафаэль избегал использовать свою фамилию, точно так же, как это делают современные поп-идолы. Мадонна, например, бежит от своей фамилии Чикконе как от чумы.

— Неужели вы знаете фамилию Мадонны? — изумленно спросила Виттория.

Лэнгдон уже успел пожалеть о своем примере. Удивительно, какая чепуха лезет в голову, когда живешь среди десяти тысяч подростков.

Когда Лэнгдон и Виттория подходили к дверям штаба, их остановил грозный окрик:

— Стоять!

Обернувшись, они увидели, что на них обращен ствол автомата.

— Эй! — крикнула Виттория. — Поосторожнее с оружием, оно может…

— Никаких шортов! — рявкнул часовой, не опуская ствола.

— Soldato! — прогремел за их спиной голос возникшего на пороге Оливетти. — Немедленно пропустить!

— Но, синьор, на даме… — начал потрясенный этим приказом швейцарец.

— В помещение! — проревел коммандер. — Но, синьор, я на посту…

— Немедленно! Там ты получишь новый приказ. Через две минуты капитан Рошер приступит к инструктированию персонала. Мы организуем новый поиск.

Так и не пришедший в себя часовой нырнул в здание, а дымящийся от злости Оливетти подошел к Лэнгдону и Виттории.

— Итак, вы побывали в наших секретных архивах. Я жду информации.

— У нас хорошие новости, — сказал Лэнгдон.

— Остается надеяться, что это будут чертовски хорошие новости! — прищурившись, бросил коммандер.

Глава 56

Четыре ничем не примечательные машины «Альфа-Ромео 155 Ти-Спаркс» мчались по виа деи Коронари с шумом, напоминающим рев двигателей взлетающего реактивного истребителя. В них находились двенадцать переодетых в штатское швейцарских гвардейцев. Все они были вооружены полуавтоматами Пардини и баллончиками с нервно-паралитическим газом. Кроме того, группа имела на вооружении три дальнобойные винтовки с парализующими зарядами, и к тому же в ее состав входили три снайпера, вооруженные оружием с лазерным прицелом.

Оливетти сидел на пассажирском месте головной машины. Полуобернувшись назад, он смотрел на Лэнгдона и Витторию. Глаза коммандера пылали яростью.

— Вы уверяли, что