менее кое у кого осталось подозрение, что Дельгадо съел зубную пасту и из второго тюбика. Товарищи не обвиняли его в этом прямо, но высказали в лицо несколько резких замечаний.

Все вполне открыто ухватывали себе лишние куски мяса (Инсиарте во время приготовления пищи), но Дельгадо делал это тайком, а поскольку такая возможность появлялась у него нечасто, он с каждым разом приворовывал все больше. И тогда деловитый Сербино, вжившийся в роль детектива, решил устроить ловушку. Даниэль Фернандес разделывал тело в отдалении от самолета. Сербино получал от него большие куски и передавал, если не клал себе в рот, Дельгадо, а тот — Эдуардо Штрауху, разрезавшему эти куски на мелкие ломтики. Два ломтика не достигли места назначения. Сербино немедленно подал знак Фито повнимательнее присмотреться к Дельгадо и передал Панчо большой кусок мяса. Дельгадо, не подозревая, что за ним наблюдают, тайком положил этот кусок на поднос рядом со своим креслом и вручил Эдуардо кусок меньшего размера.

Сербино коршуном налетел на Дельгадо:

— Как это понимать?!

— А в чем дело? — удивился Панчо.

— Что у тебя на подносе?

— Ты о чем? Об этом куске? О, это порция Даниэля. Он не стал есть сегодня утром.

Сербино с презрением посмотрел на Панчо, сдерживая негодование, повернулся к нему спиной и пошел рассказывать о произошедшем Немцу. Эдуардо оказался менее сдержанным. Он не стал разговаривать с Дельгадо, сидевшим в кресле в нескольких шагах от него, но так громко обругал и обвинил обманщика в воровстве, что тот не мог не услышать его гневную тираду.

— В чем дело? — спросил он Эдуардо. — Ты случайно не обо мне говоришь?

— Надо же, какой догадливый! — кипятился Немец. — У нас уже седьмой раз пропадает еда и каким-то необъяснимым образом оказывается на твоем подносе.

Дельгадо побледнел, но промолчал, а Фито взял кузена за руку и сказал:

— Ладно, брось.

Гнев Немца поутих, но осуждение со стороны кузенов было серьезным наказанием в маленькой общине «Фэйрчайлда». У многих развилась стойкая неприязнь к Дельгадо. Если что-то пропадало, ребята отпускали ехидные шутки в его присутствии, употребляя слова «оппортунист» или «десница Божья». Неприязнью заразился даже Альгорта, который спал вместе с Панчо и помнил, как тот согрел его после схода лавины. Альгорта вовсе не был уверен, что мелкими кражами промышлял именно Дельгадо, но все же поддался общему чувству враждебности и не заступался за него из опасения, что товарищи отвернутся от них обоих. Метоль и Манхино ни в чем не обвиняли Дельгадо, но его единственным другом остался Коче Инсиарте, помнивший, как Панчо отдал ему свое пальто в жестокий мороз и заставил есть мясо и жир, когда из-за своего отвращения к человечине он начал голодать. Все, и не только кузены Штраух, очень любили Коче, поэтому никто не порицал его за дружбу с Дельгадо. Лишь это и спасало незадачливого воришку от полного отчуждения.

Происшествия, подобные конфликту с Дельгадо, отнюдь не способствовали единению членов общины. Шли дни, и по радио все чаще передавали малоутешительные новости. Выяснилось, что обнаруженный в горах крест выложили не выжившие пассажиры «Фэйрчайлда», а аргентинские геофизики из Мендосы. Вертолеты ВСС перестали вылетать в район поисков. Лайнер продолжал искать только уругвайский «Дуглас».

В один из дней над долиной разнесся гул турбин. И опять — как в тот раз, когда радиоведущий сообщил о найденном в горах кресте, — ребята испытали невероятный душевный подъем, начали радостно кричать и молиться, однако спустя какое-то время насторожились и замолчали, напрягая слух. Гул то затихал, то усиливался. Самолет не был виден, но по звуку двигателей заключили, что он методично облетает район поисков, сужая его периметр. Юноши сразу же приготовили все имеющиеся в их распоряжении вещи самых ярких цветов и, понимая, что сверху легче всего заметить какое-нибудь движение, приступили к выполнению обычных в таких случаях действий: самые крепкие и здоровые стали бегать по кругу одновременно в двух местах, а хромые и слабые, выстроившись в шеренгу, замахали руками. Чтобы всем было понятно, куда бежать и где стоять, на снегу выложили ориентир из костей — прямую линию с кругами на обоих концах. Вожделенный шум нарастал до самого вечера. К ночи он смолк, и юноши легли спать в приподнятом настроении, убежденные, что на следующий день поиски возобновятся с того места, в котором были прекращены накануне. Ночью, как обычно, они молились о спасении и о том, чтобы экспедиция добралась до цивилизации раньше, чем экипаж самолета найдет оставшихся в «Фэйрчайлде» людей. Своеобразным откликом на их молитвы стало сообщение, прозвучавшее наутро по радио: у «Дугласа С-47» уругвайских ВВС опять возникли проблемы с двигателем, и он не смог вылететь из Сантьяго.

Прошла уже неделя с тех пор, как Канесса и Паррадо отправились в экспедицию. До Рождества оставалось всего несколько дней. Мысль о том, что праздновать придется в горах, угнетала многих. Не очень расстраивался по этому поводу лишь Педро Альгорта, с замиранием сердца ожидавший подарка в виде гаванской сигары, — именно такой презент ребята договорились преподнести себе на праздник. Остальных перспектива встречать Рождество в Андах повергала в мрачнейшее уныние. Даже Фито, который вместе с Сербино поднимался в гору и видел окружающий их долину пейзаж, сомневался, что Паррадо и Канесса сумеют выйти к людям. Он обсуждал с Паэсом, Сербино и своими кузенами необходимость отправить в горы еще одну группу, но уже не проявлял того оптимизма и воодушевления, какие владели им при подготовке первого дальнего похода. Все задавались вопросом: если их чемпионы Паррадо и Канесса не сумеют осуществить задуманное, на что тогда может рассчитывать вторая экспедиция?

В течение всего утра от этих пессимистичных мыслей молодых людей отвлекала работа — нарезка мяса. Когда же они поели и забрались в фюзеляж на послеобеденный отдых, настроение снова упало. Не хотелось ни работать, ни спать. В ожидании вечерней прохлады все молча лежали в салоне, вдыхая спертый воздух. Манхино думал о Канессе. Метоль, заливаясь слезами, читал письмо, которое Лилиана написала детям.

В три или четыре часа пополудни все обычно выходили из фюзеляжа. Эти последние часы перед наступлением темноты были самыми приятными. Труженики старались сосредоточиться на каком-то конкретном занятии, например на срезании мяса с костей или растапливании снега, и за работой ненадолго забывали о своем бедственном положении. Затем, когда солнце скрывалось за горной вершиной на западе, они поднимались чуть выше по склону и курильщики, усевшись на подушки, закуривали на закате свой последние сигареты. В такие минуты они были почти счастливы.

Обычно юноши говорили друг