об ошибках в украинизации, а в подтверждение того, что речь идет об общем изменении политики в национальном вопросе, 9 июня состоялся аналогичный пленум и в Белоруссии, посвященный работе среди интеллигенции. Правда, эти изменения пока еще носят ограниченный и не решающий характер, так что в ответ на обвинение Сталина тот же Хвилевой в 1927 г. еще в состоянии вывести в своем новом романе героиню, разоблачающую лозунг «социализм в одной стране».

Говоря об одном русском интеллигенте, она обвиняет его в принадлежности к тем «интернационалистам», которые охотно говорят о национальном самоопределении, но всюду видят «петлюровщину», не замечая свою «устряловщину».

Наряду с тюркским, грузинским, украинским национал-коммунизмом заслуживает внимания и еврейский. Барух Гуревич замыкает его рамками партии «Поалей Цион», но, видимо, еврейские национал-коммунистические настроения были распространены шире. В этой связи любопытно употребление термина «национал-большевизм» в приложении к настроениям, существовавшим среди части еврейских партийных работников.

Параллельно с национальными тенденциями внутри коммунистического движения на национальных окраинах наблюдается встречный процесс: признание национального характера вновь возникших советских республик частью националистов. Если в русском национал-большевизме, напротив, вначале возникает движение к большевизму внутри национальных движений, а потом уж происходит встречный процесс внутри коммунистической партии, в республиках порядок меняется, и это вполне ясно, ибо там и революция происходит в обратном порядке: вначале в обстановке национального возрождения приходят национальные режимы, которые уничтожаются большевиками, в то время как в России революция вначале происходила под знаком русской национальной катастрофы.

Эти встречные движения нерусских националистов стали называть сменовеховством, хотя уподобление русскому национал-большевизму полностью затемняло прямо противоположный смысл этих движений. Большевистские лидеры пользовались этим умышленно. Так, С. Орджоникидзе утверждал, что сменовеховство наблюдается среди грузинской и армянской интеллигенции». Поскольку его открыто обвиняли в Грузии в том, что он служит великодержавным русским интересам как русифицированный грузин, ему было важно свести смысл сменовеховства на общую идею сотрудничества с советской властью. В точности так же следует оценивать утверждения советских источников о наличии «украинского сменовеховства», основанные на факте возвращения некоторых национальных украинских лидеров, например М. Грушевского, или же попытки В. Винниченко войти в украинское правительство в 1920 г..

Судьба внутрироссийского национал-коммунизма была предрешена. Он был побежден усиливающимся национал-большевизмом, чтобы воспрянуть вновь лишь после смерти Сталина.

Гораздо сложнее обстояло дело с национал-коммунизмом в зарубежных коммунистических партиях. С этим можно было бороться, но нельзя уничтожить как украинских или же грузинских национал-коммунистов.

Уже известный нам «национал-большевизм» Лауфенберга и Вольфгейма принял антирусский характер.

Для Устрялова это уже не имело значения, ибо он вдохновлялся самой идеей сотрудничества националистов и коммунистов.

Гамбургские коммунисты утверждали, например, что Интернационал является орудием русского империалистического господства. В связи с этим Второй конгресс Коминтерна в августе 1920 г. направил письмо немецким коммунистам.

«В самой Германии, — говорилось в нем, — Вольфгеймы и Лауфенберги делают все, чтобы отдалить вас от коммунизма. Могучую и героическую борьбу русского пролетариата со всемирным капитализмом они оклеветали как борьбу за мировое господство русских коммунистических партийных инстанций... Они стараются отвлечь германский пролетариат от его революционных обязанностей, заявляя, что они отвергли «превращение Германии в русское окраинное государство».

В докладе о международном положении на IV конгрессе Коминтерна Радек защищался от нападок на Коминтерн как на орудие государственных интересов России: «Интересы российского пролетарского государства суть интересы организовавшегося в форму государственной власти российского пролетариата».

Немецкий национал-коммунизм как организованное движение был все же подавлен всесильным тогда Коминтерном. Но, как и внутрироссийский национал-коммунизм, он вновь дал всходы в послевоенный период, начиная в особенности с 1948 г., после разрыва между СССР и Югославией. Ныне мировой коммунизм — это более не единый блок или лагерь коммунистических стран и партий, не находящихся у власти. При малейшей возможности они вступают друг с другом во вражду, которая может стать глобальной.

У коммунизма есть тенденция становиться коммунизмом национальным, как только он приходит к власти. Таков, видимо, исторический рок коммунистического движения. Отношения русского национал-большевизма и окраинных национал-коммунизмов в Советской России двадцатых годов оказались прототипом будущих отношений между коммунистическими странами.

ОТКЛИКИ ЗА ГРАНИЦЕЙ

Уже начиная с 1925-1926 гг. некоторые зарубежные наблюдатели стали утверждать, что Советская Россия движется в сторону национализма. К ним в первую очередь принадлежат немецкие национал-социалисты и правые националисты. Один из лидеров левого национал-социализма (до 1926 г.) Иозеф Геббельс уверял, что «большевистский интернационализм Москвы» на самом деле есть панславизм в ясной и отчетливой форме. Геббельс приписывал эту ориентацию большевизма еще Ленину. По его словам, «ни один царь так не постиг русский народ в его глубине, в его страстях, в его национальных инстинктах, как Ленин».

Естественно, что Сталин получает ту же оценку. По поводу лозунга «социализм в одной стране» немецкие националисты говорили, что Сталин, «этот молчаливый и деятельный русский, сместил центр тяжести с идеи интернационализма на национально-русскую идею... Не то чтобы Сталин не был революционером, но он русский, а не интернациональный революционер». Когда Сталин говорит о международном коммунизме, он делает это лишь затем, чтобы заручиться его поддержкой в русских национальных целях.

Естественно, что борьбу с оппозицией, которую вел Сталин, те же круги немедленно истолковывают как борьбу против евреев. В России нет больше места циничному еврею Троцкому, ликовали Ревентлов, братья Штрассеры, Геббельс и многие другие. Правда, Гитлер в «Майн кампф» предупреждал своих последователей, что конец еврейского владычества в России будет одновременно и концом русского государства, но они так явно не думали. Отто Штрассер даже дошел до утверждения, что истинной целью Сталина было окончить революцию и ликвидировать коммунизм'.

Не к столь далеко идущим выводам, но весьма близким к ним нехотя пришли, и кое-кто из правых русских эмигрантов, что, однако, не изменило их отрицательного отношения к Советской России. Антисемит Д. Петровский соглашался с тем, что Сталин решил поддержать то течение партии, которое стало обращаться в сторону рабочих и крестьян, в то время как крайне левая оппозиция по-прежнему стремится к мировой революции.

Находились и некоторые западные журналисты, которые не очень уверенно начинали замечать, что в России что-то меняется. Газета «Чикаго трибюн» отмечала, что оппозиция состояла лишь из евреев и что группа Джугашвили провоцирует в партии антисемитизм, так что партия становится антисемитской.

Зато настоящая тревога сквозила в анонимной информации, полученной лондонской еврейской газетой «Джевиш кроникл» из Ленинграда. Эта информация исходила от еврея-некоммуниста. Он также признавал преимущественно еврейский характер оппозиции, но дело было, как говорится в корреспонденции, не в том, что Троцкий был евреем, а в том, что политика, насаждаемая Сталиным, —