все няни ушли домой, поэтому погрузку детей немцам пришлось производить самим[753]. «Среди детей были и безногие, и горбатые, которые самостоятельно забраться в машину не могли. Немцы их прямо забрасывали внутрь машины <…> Многие дети плакали, сопротивлялись и кричали, но немцы, несмотря на это, продолжали сажать и забрасывать их в машину»[754]. Некоторые воспитанники смогли спрятаться, а вечером уйти на подсобное хозяйство за город, другие переночевали в соседнем нежилом доме.

На следующий день, 10 октября, вновь прибыла «душегубка» к корпусам по ул. Щербиновская и ул. Буденного, в нее были погружены дети с особенностями умственного развития и многие из тех симферопольцев, что успели спрятаться накануне. Один из немцев, по всей видимости переводчик, обратился к будущим жертвам и на русском языке предложил им сесть в машину и прокатиться на ней. «Дети, не подозревая ничего плохого и будучи доверчивы к взрослым в силу умственной недоразвитости, стали сами садиться в автомашину. А других воспитанников, которые были меньше ростом, немецкие военные брали и водворяли внутрь кузова»[755]. После отъезда «душегубки» в корпусе по ул. Щербиновская остались несколько воспитанников, которые смогли спрятаться. Через некоторое время руководство детского дома выделило подводу, на которой оставшихся воспитанников увезли на территорию подсобного хозяйства[756]. Туда же самостоятельно пришли еще несколько подростков, всего там собралось около 25 человек. В то время на территории подсобного хозяйства жили и работали несколько старших воспитанников. Таким образом, всего остались в живых 46 детей.

Очевидцы событий свидетельствовали, что детей немцы увезли в крытых грузовых автомашинах за город, в юго-восточном направлении, и остановились на землях Широчанского хутора вблизи дороги, идущей от Ейска[757]. Всего нацисты вывезли и уничтожили 214 воспитанников детского дома. Точное количество жертв, а также их имена, возраст и другие персональные данные были установлены через несколько дней после событий начала октября 1942 г. По указанию директора детского дома Сергея Фомина его сотрудники уточнили, сколько детей осталось, – это было нужно для обеспечения их теплой одеждой и питанием[758]. Выжившие воспитанники, судя по имеющейся информации, немцев больше не интересовали. Более того, спустя некоторое время дети вернулись в город и продолжили жить и учиться в корпусах детского дома.

Таким образом, возможная причина убийства детей в Ейске для освобождения жилых помещений под нужды оккупационных властей не выдерживает критики. Воспитанники детского дома были убиты в рамках национал-социалистической теории «расовой гигиены» (NS-Rassenhygiene). Как и в нацистской Германии, на оккупированных территориях бывшего Советского Союза люди с особенностями развития рассматривались с точки зрения «расовой гигиены» как «лица, которые не имеют права на существование», как «бесполезные едоки», которые не способны к труду. Таким же было отношение и к нетрудоспособным пациентам специальных лечебных и профилактических учреждений[759]. Задачу массового уничтожения этих категорий людей нацистам облегчала изоляция их жертв в специальных учреждениях – домах инвалидов и психиатрических клиниках, большинство из которых не были вовремя эвакуированы.

Убийство детей с инвалидностью в советской культуре памяти

После освобождения Ейска войсками Красной Армии в официальных документах первоначально говорилось о расстреле немцами 214 детей. Директора и воспитателей детского дома обвинили в том, что они «не приняли соответствующих мер по сохранению жизни воспитанников»[760]. Схожая ситуация наблюдалась в целом по Краснодарскому краю: по данным Краевого отдела народного образования, на 1 октября 1942 г. из 106 детских домов были эвакуированы всего 49[761]. Также было возбуждено уголовное дело в отношении врача В. В. Аникеева. Его арестовали «на том основании, что незадолго до посещения гестапо он в разговоре с сотрудниками детдома высказывал мнение, что часть детей надо уничтожить как бесполезных для общества, и намеревался по этому поводу говорить, с кем следует»[762]. Однако военный трибунал Азовской военной флотилии вынес приговор Аникееву по статье 58–10 часть II (пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти), а не по статье 58-2 Уголовного кодекса РСФСР: его соучастие в убийстве 214 детей доказано не было[763].

Члены Ейского отделения ЧГК на основании собранных свидетельств провели вскрытие захоронений советских граждан, в том числе могилы 214 детей-инвалидов. 15 апреля 1943 г. они составили два акта. В первом акте судебно-медицинского осмотра, подписанном судебно-медицинским экспертом капитаном медицинской службы И. А. Керимовым и врачами А. Ф. Генкиной и Н. А. Макаренко, был установлен факт смерти детей от удушения: «При раскопке могилы размером 4x3 глубина 2 метра нами обнаружено 214 детских трупов мальчиков и девочек в возрасте от 4 до 7 лет (примерно), лежащих беспорядочно друг на друге, большинство из них сцеплены руками попарно. У некоторых в руках были палки и костыли, дети одеты в истлевшие одежды»[764]. Вследствие чего комиссия вынесла заключение: «На основании вышеизложенного: отсутствия ран в мягких тканях, инородных тел, переломов костей и каких-либо явных следов насилия, а также на основании свидетельских показаний о том, что дети были увезены в герметически закрытых машинах при большой скорости, можем предположить, что смерть детей наступила вследствие асфиксии (удушения)»[765]. Эта версия была озвучена на суде в июле 1961 г. в Ставрополе по делу против пяти военнослужащих зондеркоманды 10А айнзацгруппы D, которые были приговорены к смертной казни[766].

Во втором акте, подписанном председателем комиссии Пчелинцевой, новым директором Ейского детдома В. М. Тимошенко и еще пятью членами комиссии, утверждалось, что дети были «закопаны живыми»[767]. На основании этого акта была выпущена листовка «Немцы убили 214 детей. Краснофлотец! Прочти этот документ о кровавых преступлениях немцев в Ейске»[768]. В этом акте и в других официальных материалах[769] умалчивалось, что погибшие дети имели особенности развития и были воспитанниками двух бывших детских домов: не только Симферопольского (48 человек с заболеваниями опорно-двигательного аппарата, в том числе костный туберкулез), но и Ейского дома-интерната для глубоко умственно отсталых детей (166 человек)[770]. Листовка-обращение к краснофлотцу была названа «Немцы убили 214 детей». То есть внимание моряков должно было привлечь именно слово «дети», а не «дети-инвалиды» (распространенная в годы войны и послевоенном советском обществе формулировка, характеризующая людей с инвалидностью). Этот пропагандистский ход в военное время использовался советскими агитаторами для усиления чувства ненависти к врагу: у каждого военнослужащего дома оставались дети или младшие братья и сестры. Такая фраза была адресована каждому солдату и моряку, она как бы ассоциировала убийство детей в Ейске с незащищенным советским детством в целом до тех пор, пока противник находится на территории страны[771]. В листовке сказано, что «среди ребят этого детского дома