догонять его собственные дружинники, которым удалось ускользнуть из засады. Обернувшись на раздавшийся за ним шум лошадиных копыт, Линджен узнал своих и, видя их тревожное состояние, спросил:

— Что случилось? Бежавшего пленника, что ли, поймали?

— Никак нет, полковник! — запыхавшись ответил один из солдат. — Измена! Мы попали в ловушку!

— Измена?.. Ловушка?.. Что за чушь! — воскликнул Линджен, размахивая саблей. — Очумели вы, что ли?

— Никак нет, полковник! — продолжал солдат. — Нам подстроена ловушка. Мы едва ушли. Наверху выскочили на нас целые тысячи круглоголовых…

— Вздор, какие там могут быть круглоголовые! Их больше нет в здешних местах. Это, наверное, дружина Скьюдамора из Гирфорда, и вы, трусы, испугались собственной тени.

— Никак нет, полковник. Они окружили и захватили в плен всех наших кавалеров, которые ехали в арьергарде отдельной кучкой. Им крикнули «сдавайтесь!», и они сдались. Никто ведь ничего подобного не ожидал.

— Не поверю этому, пока сам не увижу! — упорствовал Линджен. — Назад за мной! — скомандовал он, продолжая размахивать саблей.

Солдаты неохотно повиновались только из страха наказания. Но не успел еще весь отряд обернуться, как с нижней части дороги донесся новый конский топот. Линджен остановился в ожидании, что будет еще. Подскакал всадник весь в поту и на взмыленной лошади. Очутившись лицом к лицу с полковником, он молча отдал ему честь и вручил письмо. Вскрыв письмо, Линджен прочитал следующие, очевидно, с большой поспешностью набросанные строки:

«Кэйрль обманул нас. Массей занял Монмаутс. Большие отряды — несколько сот человек из форестерцев Уольвейна и дружинников Кэйрля во главе с ним самим — нынче под утро отправились по дороге к Гирфорду. Назначение неизвестно. Будьте настороже!»

Хотя письмо было без подписи, Линджен узнал автора по почерку, а содержание письма подтверждалось только что полученным от собственных людей известием о засаде и теми устными подробностями, которыми мог дополнить письмо гонец.

Среди роялистов Линджен был одним из самых храбрых. Он ничего не боялся, когда знал, с чем имеет дело. Но кидаться очертя голову в опасность у него не было привычки; для этого он был слишком рассудителен и осторожен. Не поступил необдуманно он и в настоящем случае. Он понял, что с несколькими сотнями форестерцев и других республиканских дружинников ему, имея под руками какие-нибудь две сотни, не сладить. К тому же при форестерцах, наверное, находился полковник Уольвейн, славившийся своей исключительной доблестью, а изменник Кэйрль — лично ему, Линджену, смертельный враг. Массей в Монмаутсе, и тоже как бы не выкинул чего-нибудь непредвиденного. Вообще, положение Линджена было довольно критическим. Поэтому он хотел продолжать путь по направлению к Гирфорду, не пытаясь вступать в битву с неприятелем и оставив ему на произвол пленных кавалеров. Однако после новых размышлений, сообразив, что Кэйрль и Уольвейн могут пуститься ему вдогонку, он передумал насчет Гирфорда, но со всем своим отрядом и пленниками бросился обратно в Гудрич, только по боковой дороге, в обход того места, где была засада.

Это утро представляло удивительную картину переменчивости военных судеб. Сначала ехали триумфаторами роялисты, собиравшиеся удивить столицу графства Гирфорд своими победами и числом пленных; потом самая блестящая часть этих «победителей» позорно попала в плен к врагу, и, в довершение всего этого, Кэйрль и Уольвейн успели окружить отряд самого Линджена и отбить всех его пленников. Только самому Линджену, и то с большим трудом, удалось пробиться сквозь ряды своих преследователей. Со стыдом и позором, с горстью своих солдат, он вернулся обратно в свой замок, недавно покинутый им при совершенно иных условиях. Кэйрль торжествовал. Он гнался за своим врагом вплоть до самого Гудрича, куда он не мог проникнуть, потому что для этого понадобилось бы несколько тысяч человек. Но он нанес чувствительный удар самому Линджену, а в будущем надеялся завершить дело своей мести. Ради этого нужно было взять Гудрич штурмом или измором, сравнять эту гордую твердыню с землей и уничтожить самого Линджена. Вот только бы ему, Кэйрлю, утвердиться в Монмаутсе в качестве коменданта, и тогда наступит для него день полного торжества над врагом его и родины.

Глава XXVII

ОПЯТЬ В ХОЛЛИМИДЕ

Долго страдала руардинская область от роялистов, которые держали ее в страхе и трепете, творя всевозможные насилия над мирным населением. Когда парламентариям посчастливилось сломить силу сэра Джона Уинтора при Бечлее и овладеть Монмаутсом, форестерцы смогли, наконец, вздохнуть полной грудью. Давивший их столько времени тяжелый кошмар кончился. Для охраны их от возможных будущих вторжений и набегов роялистов, по деревням были размещены отряды парламентских дружин, по большей части набранных из среды местного же населения. С их стороны нечего было опасаться измены и предательства.

Когда все успокоилось возле Холлимида, Эмброз Поуэль, все время поддерживавший связи со своими единомышленниками и оказывавший им как материальную, так и моральную помощь, нашел возможным снова вернуться в свое заброшенное поместье. Этому способствовало и то обстоятельство, что Ричард Уольвейн и Юстес Тревор решили основать там свою главную квартиру. При них находился и сержант Уайльд. Лучшей защиты и быть не могло.

Вместе с отцом вернулись в свое родное гнездо и Сабрина с Вегой. В старом живописном Холлимиде снова закипела молодая жизнь со всеми ее радостями и удовольствиями; снова начались там соколиные охоты. Ван-Дорн не покидал Холлимида. Сокольничий сказал, что у него нечего взять роялистским грабителям, и за два года отсутствия своих хозяев — именно столько времени продолжалась борьба республиканцев за освобождение всего Динского Леса от роялистов, — успел воспитать новый выводок соколов-бойцов.

В один прекрасный летний день была устроена соколиная охота на равнине у подножия руардинского горного хребта. Предметом охоты снова стала белая цапля с пышным хвостом и хохолком, поднявшаяся из ближайшей осоки. Это было странное и многозначительное совпадение для Веги. Она мечтала о новой белоснежной эгретке для Юстеса, как известно, лишившегося этого украшения вместе с алмазной пряжкой при взятии в плен роялистами. Вега с напряженным ожиданием следила за происходившими в воздухе движениями птиц. Соколы искусно делали свое дело,