Йама погладил ее по морде, а потом быстрым движением перерезал ей горло.

Пандарас зачерпнул пригоршню воды из колодца, взял ее в рот, быстро выплюнул, а остаток выплеснул на землю.

— Точно, отравленная, — сказал он и снова сплюнул. — Могу поспорить, это сделали люди торговца. Они отравляют большую часть источников; а он одалживает людям карты, где указаны неотравленные.

— Здесь вся земля отравлена, — грустно заметил Йама.

Они передвинули лагерь еще на лигу дальше по склону и остановились на плоском и широком горном карнизе. Пандарас изжарил куски мяса несчастной кобылы, вырезанные из задней части. Кроме того, он наполнил ее кровью две пустые бутыли, сказав, что для него кровь не хуже воды.

За ужином ел в основном Пандарас, у Йамы не было аппетита. Как только они стали спускаться к пустыне, он ощутил отдаленное присутствие союзницы доктора Дисмаса. Она тянула к себе остаток Тени в его мозгу, играя на ней, как солнечный луч на далеком кусочке зеркала; колокольным звоном отдавалась в ушах. А еще он чувствовал, как за невидимый повод его тянет черная машина, которую он, сам того не ведая, вызвал, когда находился в безнадежном положении в доме беглого звездолетчика. Ощущая баланс этих двух сил, Йама сидел и смотрел на бесконечные пространства Стеклянной Пустыни. Солнце давно зашло, и он не заметил, когда Пандарас прикрыл его меховой курткой, спасая от пронизывающего ночного холода.

С того дня Йама и Пандарас ехали на верблюде по очереди. На спуск с гористого склона ушло еще три дня. Внизу расстилалась Стеклянная Пустыня: красные, желтые, коричневые пятна и кратеры, с одной стороны гигантский извилистый каньон, по которому когда-то протекала река, такая же широкая и глубокая, как Великая Река. На этой горькой земле то тут, то там вспыхивали искры, а в центре пылало целое море света — там в былые времена стоял город. Когда-то Стеклянная Пустыня была такой же зеленой, как и населенная часть Слияния, и такой же многолюдной. Но мятежные машины после восстания сделали ее своим логовом, и в последних, самых беспощадных войнах Эпохи Мятежа все здесь было разрушено.

В тот день Йама шел рядом с оседланным верблюдом среди бесплодных песков и оплывших булыжников, которые вплавила друг в друга сила какого-то древнего взрыва. За камнями Йама то и дело замечал мелькающие фигуры, исчезавшие, когда он оборачивался взглянуть на них, но которые он тем не менее узнавал. Сначала Дирив с ее легкими, летящими по ветру волосами. Потом остальные. Его любовь и все его мертвые… Это остатки Тени зашевелились в мозгу. Зов далекой прародительницы через пустынные пространства разбудил ее и придал новые силы.

В тот вечер на биваке Пандарас заметил, как напряжен его господин. Йама сидел на корточках и, не мигая, смотрел сквозь свистящий холодный ветер, прилетающий из темной пустыни. Его черные волосы побурели от пыли и облепили бледное, покрытое шрамами лицо. Он и не заметил, когда Пандарас стал его брить, воспользовавшись тонким осколком стекла и пригоршней драгоценной воды. Ножниц у них не было, но Пандарас хорошенько наточил кинжал и кое-как подрезал Йаме волосы. Не так-то легко было все это проделать одной рукой, но Йама и не заметил неловкости Пандараса. Казалось, он все больше и больше углубляется в свои мысли.

Йама не стал ничего есть и очень плохо спал. Пандарас наблюдал за ним, жуя свернувшуюся кровь, которая начинала уже портиться. Насколько он понимал, они не вернутся. В лучшем случае им удастся уничтожить врага, а потом рассчитывать только на легкую смерть от жажды и теплового удара.

В худшем враг их сам уничтожит.

Жаль, что так получится. Ему бы хотелось сложить песню о подвигах Йамы и изобразить их как самое большое чудо света. Пандарас вспомнил машины, которые он видел в подвале мира, когда паукообразная штука отвела их к подземной дороге. Полы в огромных вестибюлях были прозрачными, а под ними виднелись такие грандиозные залы, что туда легко могла вместиться гора. Как будто они с Йамой стали птицами и висели в центре мира, скрытого в другом мире. Глубоко внизу над зеленой равниной летали крошечные красные и черные искры, их освещала блестящая пыль, наподобие муки, испускавшая белое, как день, сияние. Эти искорки наверняка были машинами, размером не меньше караки, и еще большие машины усеивали зеленую равнину. Черные шпили сложной решетчатой конструкции возносились на половину расстояния до светящейся пыли, их обвивали полоски, похожие на золотые нити. Такие нити должны быть шириной с главный проспект в Изе. Громоздились горами черные кубы размером с целый город, и на зелени равнины светились геометрические рисунки белого и серебристого цветов.

В одном месте Йама лег на пол лицом вниз, распростершись, как паломник. Паук остановился, заломил одну лапку, потом другую и застыл, будто в отчаянии, пока наконец Йама не встал и не отправился дальше.

Тогда Йама сказал Пандарасу, что в мире есть тайны, о которых он может только догадываться. Добираясь к Стеклянной Пустыне, они снова вернулись к этой теме. Йаме хотелось снять с себя груз всего, что с ним произошло. Он еще раз рассказал Пандарасу, как его младенцем нашли на груди мертвой женщины в белой лодке, пущенной по Великой Реке. Он говорил о своем детстве, о том, как был счастлив, что он — приемный сын эдила Эолиса и приемный брат мужественного погибшего Тельмона. Он вспомнил, как его хотел похитить доктор Дисмас, как он спасся и нашел приют в башне Озрика и Беатрис, последних кураторов Города Мертвых. Вспомнил о своем путешествии в Из, где сбежал от префекта Корина и встретил Пандараса.

А потом шаг за шагом они рассказали друг другу всю историю: приключения во Дворце Человеческой Памяти, путешествие вниз по реке на «Соболе», сожжение Эолиса префектом Корином, смерть эдила, измена Элифаса. И дальше: приключения по отдельности, новая встреча и теперь вот последнее испытание. Они все-таки добрались до Стеклянной Пустыни, не в поисках выдуманного Элифасом города, а в стремлении к отмщению.

* * *

На третий день после спуска с гор Пандарас заметил птиц.

Черные крестообразные тени кружили высоко в небе настолько ярком, что оно скорее было белым, чем синим.

— Это не птицы, — мрачно объяснил Йама. — Они следили за нами, как только мы вышли из прохода, а сейчас просто решились подобраться поближе ведь это их земля.

Он долго и надрывно кашлял в кулак. Легкие разъедала щелочная пыль, висевшая в раскаленном воздухе. Она проникала сквозь повязки, закрывавшие нос и рот, забивалась во все отверстия тела, въедалась в кожу, образуя язвы. Она попадала и под очки, вызывая воспаление глаз. На верблюде по-прежнему ехали по очереди, и сейчас в седле был Пандарас, но тут он слез и сказал:

— Отдохни немного, господин, езжай верхом.

Йама стянул со рта повязку и сплюнул. В слюне была кровь. Когда к нему вернулось дыхание, он сказал:

— Она становится сильнее, Пандарас. Уже не беспокоится, что ее могут найти, потому что машины, которые могли бы ее уничтожить, заняты войной с еретиками. К тому же она создала себе много слуг.