Нынешним днем он, вернувшись из церкви, обнаружил, что его внимания ожидают доклады нескольких агентов. Вмешательство Девлина разрушило его планы установить личность наполеоновского шпиона с помощью актрисы Кэт Болейн и принудило лорда Джарвиса приступить к более традиционным мерам, пока успеха не принесшим. Он мельком проглядывал доклады, когда его внимание привлек осторожный стук в дверь.

— Слушаю, что такое? — спросил он, не поднимая головы.

— Мистер Расселл Йейтс к вашей милости, сэр. Джарвис резко вскинул голову.

— Дьявол! Что ему здесь надо?

— Могу ли передать, что вашей милости нет дома?

Джарвис нахмурился и после короткого раздумья бросил:

— Не надо. Впустить.

В кабинет вошел Расселл Йейтс, принеся с собой запах ухоженной конюшни и холодного утреннего дождичка. Все в его облике, от широкой груди и развернутых плеч до пиратской серьги в ухе, представляло самую яркую картину агрессивной брутальности, не часто встречаемой среди представителей высшего света. Картину хоть и яркую, но в высшей степени обманчивую.

Джарвис посвятил жизнь изучению человеческой природы, что научило его управлять людьми. Ему сопутствовал известный успех, и ошибки случались редко. Но этого человека Джарвис в свое время явно недооценил. Больше он такого промаха не совершит.

Весьма настороженно лорд откинулся на спинку кресла, но не встал.

— Садитесь, мистер Йейтс.

Посетитель откинул фалды синего фрака и опустился в кожаное кресло, стоявшее ближе к камину.

— Прошу принять мои извинения за то, что вторгаюсь к вам в день, в который Господь заповедал нам отдыхать, милорд.

Джарвис, не произнеся ни единого слова, поклонился. Цветистые, но бессмысленные перлы, обоим была известна их цена.

— Главная причина, по которой я здесь, — продолжал Йейтс, — заключается в моем искреннем желании поделиться с вами доброй новостью. Очаровательная мисс Болейн изъявила согласие сочетаться со мной узами брака.

Джарвис вытянул из кармана золотую табакерку, щелчком откинул крышку.

— Что вы говорите! Я почему-то полагал, что этими узами она намерена сочетаться с виконтом Девлином.

— Все на свете меняется.

— И впрямь. — Джарвис заправил понюшку табаку в ноздрю. — Вы осведомлены, мне думается, о том, что мисс Болейн… э-э… скажем так, совершала в прошлом некоторые неосторожные поступки?

— Известно. Именно осведомленность о них и привела меня сегодня к вам. Мисс Болейн и впрямь случилось когда-то развить деятельность, о которой лучше бы забыть. Но о ком из нас нельзя сказать того же? Кто из нас не совершал опрометчивых поступков? — Улыбка мистера Йейтса стала такой широкой, что его зубы опасно оскалились. — Даже такому человеку, как вы, милорд, довелось участвовать в эпизодах, которым лучше бы остаться неизвестными.

Крышка табакерки резко хлопнула. Лорд Джарвис не был охвачен гневом и не воспылал негодованием, поскольку давно научился держать под контролем свои чувства. Если ему случалось дать волю ярости, то только тогда, когда это могло пойти на пользу делу. Сейчас был не такой случай.

Итак, табакерка захлопнулась, лорд Джарвис встал и спокойно произнес:

— Понимание, к которому нам посчастливилось когда-то прийти, сохраняет свою силу. Полагаю, вы явились ко мне, чтобы заверить в том, что, пока маленький секрет мисс Болейн остается никому не известен, другие тайны охраняются так же надежно.

— Ваш взгляд на положение вещей совершенно справедлив, милорд.

— Прекрасно. Мы понимаем друг друга.

Йейтс тоже поднялся. Джарвис дождался, пока тот дойдет до двери, и тогда прибавил:

— Все-таки несколько досадно.

Йейтс обернулся:

— Что именно вам досадно, милорд?

— Такая красавица будет принадлежать человеку, которого напрочь не интересуют женские прелести.

Если лорд Джарвис мечтал о ссоре, он ее не дождался. Йейтс улыбнулся, поклонился и промолвил:

— Доброго дня вам, милорд.

Спустя минут двадцать, когда Джарвис все еще сидел за столом, дверь кабинета приоткрылась и голос его дочери произнес:

— Должна тебя огорчить, папа. Бабуля бросила свой ночной горшок в горничную, и теперь и горничная, и повариха увольняются.

— Повариха увольняется? — Джарвис с любопытством поднял голову. — Она-то здесь при чем?

— Повариха — родственница нашей Эмили.

— Эмили? Что за Эмили?

— Эмили — это горничная.

— Боже правый! — загремел Джарвис — Что вы от меня теперь хотите? Бабские дела в этом хозяйстве не в моей компетенции.

— Я от тебя ничего не хочу, папа, — невозмутимо продолжала Геро. — Я просто пришла предупредить, что обед задерживается.

— Обед? Но… Кто его будет стряпать?

— Я, — сообщила его дочь с тем же хладнокровием и закрыла за собой дверь.

Джарвис минуту смотрел ей вслед, затем поднялся и налил себе бренди. Трудная выдалась неделя.

День был на редкость пасмурный, но даже и его свет, лившийся в окна кухни, был слишком ярок для усталых глаз Себастьяна. Он сощурился, опустил веки, провел ладонью по обросшему щетиной подбородку.

— Напомни мне, будь добр, почему я остался у тебя, а не пошел домой? Ни моей бритвы. Ни ванны. Ни смены белья.

— Тебе крайне нужно было поговорить, — ответил Пол Гибсон из дальнего конца комнаты.

Глаза Себастьяна широко раскрылись.

— Мне? И много я тут наговорил?

— Достаточно. — Гибсон приблизился к нему и остановился у щербатого кухонного стола. — Я очень сочувствую тебе, Себастьян.

Тот отвел глаза в сторону.

— Возьми выпей. — Хирург поставил перед гостем кружку эля. — Это вылечит тебя от головной боли. Пей скорее. Я намерен сообщить тебе сегодняшнюю новость.

Себастьян поднял на друга вопросительный взгляд.

— Новость? Что-нибудь случилось?

— Двенадцатилетний сын Феликса Аткинсона сегодня утром пропал из дома.

Зажиточный особняк в Уэст-Энде. Хозяин дома, опора и надежда Ост-Индской компании, стоял спиной к комнате, глядя в окно на улицу. Молодая, на вид лет тридцати с небольшим, светловолосая женщина тихо плакала, сидя в обитом дамасским шелком кресле. Насколько видел Себастьян, муж не предпринимал попыток утешить ее.

— Я хотел бы поговорить с вами, — обратился он к хозяину дома, — если можно, с глазу на глаз.

Тот вздрогнул и круто обернулся, на лице его появилось выражение негодования:

— Право, милорд! Едва ли вы могли выбрать менее подходящее…