– Ум-м-м!

Голос нойда взмыл над низиной, завибрировал между сопками, и с ним начали происходить малообъяснимые метаморфозы: сперва он сделался тонюсеньким, как детский дискант, а потом стал густеть, густеть, покуда не превратился в поистине шаляпинский бас. Вадим ощутил тошноту, закрыл уши руками, но голос проникал в мозг, будто и не было никакой преграды. И от этого все внутри выворачивалось наизнанку.

Тала остановился, с беспокойством покрутил рогатым кочаном. Чальмово «ум-м-м!» вроде бы не причиняло ему физических страданий, тем не менее явно пришлось не по вкусу, хищник временно отложил поедание трепещущих перед ним людишек и пытался отыскать источник раздражающего вытья.

Еще невероятнее было то, что происходило с Аделью. Она стояла не двигаясь, белая, как мумия. Глаза подернулись хрустальностью и почти не отличались от синеватого панциря, покрывающего озеро. Казалось, еще один возглас нойда – и она заледенеет, превратится в Снежную Королеву из сказки Андерсена.

Медведь, покрутившись и решив, что не стоит ради какого-то горлопана отвлекаться от насущных дел, вновь двинулся вперед. Его отделяла от Адели всего сажень с небольшим. Протянет лапу – и ей конец. Вадим забыл о том, что минутой ранее улепетывал от этой женщины. Схватил ее за руку, потянул к себе.

– Назад!

С таким же успехом он мог тянуть мраморное изваяние. Адель затвердела, как камень, и даже не шелохнулась. Вадим обеими руками силился своротить ее в сторону, но это было все равно что корчевать вросший в землю дубовый пень.

Тала сделал еще шажок и всей громадой вздыбился над девушкой, о которой Макар Чубатюк сказал иронично: «Три щепочки сложены и сопельки вложены». Один удар – и она растечется по льду.

Адель внезапно ожила, подняла руки, словно бы пародируя надвигавшегося на нее монстра. Рывок – и ее пальчики впились в его вохлатую, толстую, как бревно, шею.

– Ум-м-м! – заходился Чальм, совершая, как в йодле, скоростные переходы от высоких частот к низким и обратно.

Вадим, вытаращившись, наблюдал за поединком, равного которому не сумела бы породить фантазия ни одного психопата. Тала когтями цепанул Адель и наполовину содрал с нее скальп. Кожа вместе с соломенной шевелюрой обвисла бесформенными ремешками и моментально окрасилась кровью. Адель, похоже, не почувствовала боли, она продолжала сжимать медвежью выю с такой силой, что Вадим явственно слышал, как трещат сочленения.

Тала задыхался. Задние лапы уже не держали его, он бухнулся на бок, увлекая за собой Адель. Но она устояла, лишь наклонилась над ним, как врач, совершающий болезненную, но жизненно необходимую операцию. Тала с последним предсмертным усилием продырявил ей щеку и располосовал угол рта, но большего сделать не смог. Под затухающий вопль шамана Адель довершила расправу и разъединила пальцы только тогда, когда дыхание зверя прекратилось.

Не опуская рук, она повернулась к Вадиму. Тот стоял ни жив ни мертв. На него глянула багровая сочащаяся хлябь, окантованная липучим витьем волос и лоскутов содранной кожи. Где-то в глубинах этой топи тлели два голубых уголька, лишенных признаков разума.

Взяв режущее «си», Чальм заперхал и смолк. Наступившая тишь произвела на Вадима еще более жуткое впечатление. Оставаться наедине с мертвым Талой и спятившей обезображенной Аделью было выше его сил. Он пустился наутек – не к берегу, а к острову, где скрывался нойд и откуда вернее всего было получить помощь. Однако напряжение свалило с ног, Вадим упал и, потеряв сознание, пластом поехал по льду священного Сейда.

Очнулся он в лопарской веже. В себя его привела жутчайшая горечь травяной микстуры, которую он уже отведывал однажды по милости Чальма и его внучки.

А вот и она – Аннеке. Сидит рядом, с чашкой в руках. Кто это с ней? Никак Барченко и Аристидис? До чего же приятно их видеть!

– Александр Васильевич! – Вадим еле вытолкнул эти два слова, собрался с силами. – Мне многое нужно доложить… Можно попозже… в письменной форме?

– Экий вы формалист, голуба моя! – вздохнул Барченко, и стекла его очков повлажнели. – Что я вам – Совнарком, чтобы мне доклады строчить? А о вашем quiproquo я и так ведаю.

– От кого?

Шеф метнул линзовый блик на Аннеке.

– Сия отроковица вельми речиста бысть. Егда заслышали мы стрельбище, всем сонмом выдвинулись к езеру. Обаче не углядеху ничесоже и горазды были в уныние впасть. Кто по ком поборствует, кто кого сокрушает?

Как же пронял Александра Васильевича ночной инцидент, коли выветрились напрочь все цивильные словеса и остались на языке одни трухлявые славянизмы! Вадиму чистое мучение было продираться сквозь них в нынешнем сумеречном состоянии.

– Мой дедушка тебя спасти! – заспешила на подмогу Аннеке. – Мы тоже слышать, как стрелять. Взять твоя увеличительный стекла, смотреть…

Это она про бинокль, понял Вадим. Порадовался, что сделал лопарям такой полезный презент.

– Видеть, как та нийта… с рыжий волос… тебя стрелять… а потом Тала… Я просить: дедушка, спасать Вадим! Он выйти к старый жертвенник, на остров… много-много кричать…

Она тоже волновалась и говорила по-русски хуже обычного. Что ты будешь делать с такими рассказчиками! Помог бы Аристидис, но от него разве добьешься чего-нибудь, кроме «да», «нет», «факт», «верно»?..

Насилу Вадим, выслушав всех троих, сложил в голове внятное представление о переделке, в которую попал этой страшной ночью. Чальм – какой все-таки гений! – устроил так, что Адель убила Талу, то есть уничтожил одного врага руками другого. Убедившись, что угроза ликвидирована, лопари подобрали бесчувственного страдальца и отнесли его в свое стойбище. Тем временем отряд под водительством Барченко обходными путями, чтобы не наткнуться на мины, выбрался на озерный лед и достиг места побоища. Там лежала уже остывшая туша медведя.

– А она? – спросил Вадим с замиранием. – Ее не было?

Не заставил себя назвать ее по имени – словно о каком-нибудь иблисе говорил, которого помянешь всуе, и он появится.

Барченко уже знал от Аннеке о том, как Адель гналась за Вадимом, но не уразумел еще всей подоплеки событий.

– Адель Вячеславовна… В толк не возьму, какой абаддон в нее вселился!

Вадим напрягся и пересказал шефу признания Адели, сделанные ею возле заваленной пещеры Черного Человека. Александр Васильевич только руками всплескивал.

– Какой казус федерис! А я-то, лошак сивый, ушами хлопал, на красоты ее любовался, не разглядел в облике русалочьем шишигу подколодную…

– Недоразумение! – подсюсюкнул начальству Аристидис.

– Так куда же она делась? – повторил Вадим свой вопрос.

Его не покидало беспокойство. Если Адель жива, она обязательно вернется, ничего не забудет…

Барченко обещал немедля пустить по ее следу погоню. С тем и отослал Аристидиса в лагерь. Вадиму же в успокоение сказал: