— Не надо так грубо, Олег, — огорчённо проговорила она, но Чуриллов почти не слышал её: он творил молитву и гасил в себе вспышку гнева.

Через несколько секунд Ольгин голос восстановился, зазвучал сочно, и вообще восстановились все звуки, шумы, шорохи, голоса. Чуриллов виновато улыбнулся этой женщине и проговорил тихо:

— Прошу простить меня!

Дав понять, что прощает своего непутёвого спутника, Ольга вздохнула глубоко — так вздыхают заморенные жизнью женщины, на которых Ольга никак не была похожа, и, поправив поля своей роскошной шляпы, сказала Чуриллову:

— Отчёт мы, пожалуй, вместе отнесём Таганцеву, руководителю нашей организации…

— Таганцев, Таганцев… — Чуриллов наморщил лоб. — Очень знакомая фамилия.

— Отец его — академик, в прошлом — сенатор, гражданский генерал… Да и сам Владимир Николаевич — личность неординарная. Молодой профессор, которому прямая дорога в академики… А может, и дальше — в президенты Академии наук…

— Ну что ж, к Таганцеву так к Таганцеву…

Таганцев понравился ему — мягкий, интеллигентный, обходительный, приветливый, типичный «штрюцкий», как писатель Куприн называл людей, которые на плечах своих никогда не носили погоны. Круглое лицо, украшенное искренней улыбкой. Рука у Таганцева была крепкая, совсем не «штрюцкая».

— Проходите, прошу вас, — встретив гостей в дверях, негромко произнёс «штрюцкий» Таганцев. — Вы, Ольга Сергеевна, проходите первой, вы знаете… — выкрикнул, не оглядываясь, себе за спину: — Маша! Сообрази-ка нам чайку. На всех. Если есть настоящий, то сообрази настоящего!

— Есть немного, — донёсся с кухни женский голос.

— Вот и отлично, — обрадованно проговорил Таганцев. — На четверых.

«На четверых, — невольно отметил Чуриллов. — А кто же четвёртый? Нас с хозяином — трое. Горничная, что ль?»

— Проходите, прошу, — повторил приглашение Таганцев, плавно провёл рукой по воздуху, словно измерил пространство, наделяя каждого из пришедших его долей.

Чуриллов первым проследовал в глубину просторной квартиры, отодвинул портьеру, отделявшую большую строгую комнату от прихожей, пахнущую, как ни странно, молодыми яблоками, хотя их пора ещё не наступила. Чуриллов только сейчас заметил, что прихожая тоже пахнет яблоками, и сощурился от осеннего сумрака, царившего в этой комнате. Раньше такие комнаты было принято называть залами, и каждая приличная квартира просто обязана была иметь свою «залу».

В центре «залы», за овальным с резными лаковыми ножками столом, сидел человек, которого Чуриллов меньше всего ожидал увидеть здесь, но, как говорят, тесен мир и неприятен он, — это был Шведов. Костлявые, словно бы вырезанные из дерева, руки Шведова лежали на столе, плоское лицо было бесстрастно. Чуриллов ощутил, что внутри у него по жилам вместо крови пробежал острекающий холодок. Он вежливо поклонился Шведову.

Тот неспешно наклонил голову в ответ. «А он действительно выпилен из дерева, — невольно отметил Чуриллов, — и физиономия у него — тресочья, я был прав…»

Таганцев и Ольга вошли в «залу» следом, чинно расселись за столом.

— Олег Семёнович, вы знакомы с нашей организацией, с программой, с планами? — спросил Таганцев, сцепив пальцы в один большой кулак и водрузив этот кулак на лакированную поверхность стола, как гетманскую булаву. — С людьми нашими? Шведова Вячеслава Григорьевича вы, я вижу, знаете?

— Так точно, — коротко ответил Чуриллов.

— В нашу организацию входят выдающиеся представители русской науки, представители передовой интеллигенции, офицерства, — Таганцев многозначительно глянул на Шведова, потом перевёл взгляд на Ольгу.

«Чёрт побери, какой слог! — Чуриллов чуть приметно качнул головой, губы у него дрогнули в вежливой улыбке. — Как у барина, залезшего на телеграфный столб. Эх, Ольга, Ольга… Во что же я в результате оказался втянут?»

— В наших рядах — Лазаревский Николай Иванович, профессор, сенатор, виднейший русский юрист, Тихвинский Михаил Михайлович — учёный-нефтяник, химик с мировым именем, Козловский Виктор Михайлович — геолог, князь Ухтомский Сергей Александрович — скульптор, капитан второго ранга Василий Иванович Семёновский — может быть, он вам встречался где-нибудь в морях-океанах?

Фамилия была знакомая, вполне возможно, что капитан второго ранга Чуриллов с ним и встречался, но в императорском флоте было немало капитанов второго ранга, знать всех лично было мудрено, поэтому Чуриллов отрицательно качнул головой.

— Юлий Петрович Герман… Видите, Олег Семёнович, я называю вам имена своих ближайших сподвижников, не скрываю их, делаю это не боясь. И всё потому, что верю вам, — Таганцев дружески поклонился в сторону Чуриллова. — И Вячеслав Григорьевич верит…

Последовал поклон Шведова.

«Тьфу, императорский дворец, не иначе. Версаль, настоящий Версаль, — отметил про себя Чуриллов. — Сплошные реверансы».

— У нас есть боевые группы, есть оружие, есть поддержка… нас поддерживают правительства нескольких стран, — сказал Таганцев, — мы верим в нашу победу, но… есть и «но». Кто может нам противостоять? Красноармейцы — раз, рабочие дружины — два, чека — три… Кто ещё? Флот? Вот тут бабушка надвое сказала, и вы это знаете лучше меня. Зимнее восстание кронштадтцев очень хорошо продемонстрировало это всему миру, — Таганцев загнул два пальца, потом, поразмышляв немного, загнул ещё один палец, четвёртый. — Нам важно знать про флот всё, в частности про Кронштадт. Корабли, береговые орудия, их калибр, иное вооружение, настроения матросов и так далее… Тут мы рассчитываем на вашу помощь, Олег Семёнович.

Чуриллов вздохнул, затем расстегнул пуговицу кителя и полез во внутренний карман.

— Я тут разведал кое-что, — сказал он, доставая бумагу, — хотя в Кронштадте есть места для меня совершенно недоступные.

— Полноте, Олег Семёнович, — неверяще проговорил Таганцев. — Впрочем, что сможете сделать, то и сможете, мы будем всему рады, всяким сведениям о Кронштадте, даже малым, — произнёс он неожиданно жалобно, словно бы боялся натолкнуться на отказ Чуриллова.

Шведов протянул через стол свою длинную костлявую руку, дотронулся ею до руки Чуриллова и произнёс сухо, почти бесцветно:

— Вы выполняете свой долг, Олег Семёнович, долг русского офицера. Честь и хвала вам.

Таганцев взял у Чуриллова бумагу, которую тот достал из внутреннего кармана кителя, проворно поднялся со стула:

— Одну минуточку, — проговорил он озабоченно, — всякая работа требует, чтобы за неё рассчитались…

«Господи, куда меня затягивает течение? — с тоской подумал Чуриллов, поняв, что сейчас произойдёт. Всю жизнь с презрением относился к шпионам и вдруг сам становлюсь им… Да нет же! Это больше — это предательство!»

Таганцев открыл скрипучую дверцу секретера, достал оттуда пачку банкнот.

— Прошу вас, возьмите, — он протянул пачку Чуриллову, — тут денег немного, но и они могут пригодиться.