Много ли чернавок али конюхов сегодня отдали ей свои души?

Я назад отступала, пока не уперлась спиной в резной столб, что посреди комнаты высился, подпирая высокий потолок. В кожу впились камни, коими украшен он был, но боли я почти не ощутила.

И страха не было.

— Все равно он теперь вспомнит, кто я, и прогонит тебя прочь. — Я улыбнулась дрожащими губами, чувствуя, как холодно стало.

А Марья уже близко — нависла надо мною тенью синей, вырывается парок из ее рта, как в мороз, а глаза горят от ярости и ненависти — еще бы, я ж навьей царице все испортила! Так бы жила она в палатах, пила бы себе жизни людские, и никто бы и помыслить не мог, где змеюка притаилась!

— Ты мне за все заплатишь… — змеей прошипела, схватив меня за горло да над полом приподняв. — Ты мне…

Я хрипеть начала, дышать не было возможности, уже видела перед мысленным взором речку Смородину — сейчас вот швырнет меня Марья Моревна на Ту Сторону, и все… никогда Ивана больше не увижу!..

— Отпусти ее, — раздалось в возникшей тишине равнодушно-колкое.

Обреченно подумалось: Кащей?.. И тут же я смогла дышать, с удивлением воззрясь на наставника.

Спасти пришел?

Или должок требовать?

— Отойди! — рявкнул он, на Марью глядя.

Послушалась, а губы еще больше посинели. По щекам морозный узор вился, сползал под платье, на костлявом плече болтающееся, — навья повелительница на глазах усыхала, превращаясь в древнюю старуху. Выцветали волосы ее, словно снегом их присыпало, кожа морщинами покрывалась, трещинами, и в них синяя кровь показалась.

Жутко как…

Я по столбцу и сползла, продолжая за горло держаться. Неужто прогонит ее Кащей?..

— Не мешай! — крикнула Марья, и стекла зазвенели, и рассыпалась ее корона, а украшения стекли талой водой — стояла передо мной старуха сгорбленная в лохмотьях, покрытых инеем.

— Уходи, и тогда обещаю я, что не буду мстить тебе, — тихо сказал Кащей, и во взгляде его, на Марью направленном, увидела я жалость.

Она отступала, оставляя после себя лужицы вместо снега, словно бы таяла оттого, что не смогла мою силу и юность весеннюю забрать… А я глядела на нее и не верила, что все кончено.

В покои ворвался Иван, бросился ко мне, обнял.

Я и замерла в его руках.

А Кащей тут же сгинул, словно и не было его, я и поблагодарить не успела.

Марья улетала прочь с тучами, ярилась, видать, что не удалось ей царицей стать да живительную силу людей пить, огонь душ их гасить, и в сумерках синих показалось мне на миг, будто сверкнули звездами на небе глаза Кащеевы.

И голос раздался в тишине — мол, не забудь про должок. И тут же изморозь пошла по резному столбцу, но Иван ее, к счастью, не увидел.

Не забуду.

Но сейчас царевич мой, зверя своего победивший и обуздавший, улыбается и шепчет, как рад он меня видеть. Как скучал в клетке, которую Марья построила, все он видел, все понимал — да вот сделать ничего со второй душой своей не мог, сильнее она оказалась.

— Я никогда снова человеком не стану, — печально глядит царевич, не выпуская моих рук. — Не убоишься того?

— Мне ли, с Той Стороны вернувшейся, родителей от водяного спасшей, бояться двоедушника? — засмеялась я, ласково Ивана по щеке погладив. Мягкая кожа. Шелковистая. Совсем как у человека. И клыков нет с рогами. По-людски совсем глядится.

— Тогда по осени выйдешь за меня замуж?

— А батюшка-царь безродной царевне рад ли будет? — склонила я голову и с прищуром на царевича поглядела. Коса скользнула золотой лентой по плечу, Иван ее и обмотал вокруг своей шеи, кончиком забавляясь — то погладит меня им, то себе по губам проведет.

— А мне все едино, лишь бы ты согласна была. Не понравится… ну что ж, пойдем искать свое счастье в другом месте, все едино не наследный я сын, пусть братья за корону дерутся. А я за тобой хоть в Навь, хоть на край света!

— Не хочу в Навь, — капризно отвечала я. — Хочу к Василисе Премудрой, наукам ее обучаться дальше! Разрешишь ли?

— Да я и сам не прочь, — улыбнулся, поцеловал в щеку, и я словно оттаяла от прикосновения теплых его губ. Казалось, холод в душе навек поселился после всего пройденного, ан нет — любви неземной нашей все подвластно! Даже холод навий прогнать, даже излечить меня от страха перед Той Стороной, перед Моровой топью да Марьей Моревной, навьей королевной.

— А если она вернется?

— По зиме — вернется… Только вот я больше ее и на порог не пущу! А если ты рядом будешь, то сил справляться с проклятием второй души мне хватит.

И я поверила. Как могла не поверить?

— Но прежде, чем я тебе согласием отвечу, — я строго его одернула, когда он с поцелуями своими слишком уж расхрабрился, — должен ты переговорить с батюшкой моим да матушкой, коль они тебя примут да добро дадут — тогда и пойду я за тебя! А прежде — не балуй!

И легонько его рукой по ладони шлепнула.

— Спасла, что ли, их? — обрадовался царевич. — Неужто водяной отпустил?

— Отпустил… — Я помрачнела, про должок Кащею вспомнив, про видение, которое в скале сквозь слюдяное оконце увидела, — девочку махонькую с глазами Ивана моего. Неужто?.. Но я запретила себе о том думать — нет еще девчоночки, а коль родится, сразу к Василисе пойду на поклон, чтобы уберегла дочку мою, чтобы не была она данью за счастье мое. Я его сама выстрадала, сама заслужила. Не один путь исходила, не один морок победила.

И я никому не позволю мешать мне теперь.

— Не бойся, Аленка. — Иван меня на руки подхватил и закружил. — Мы теперь никогда не расстанемся!

И я не могла не поверить.

Все так и будет.

Дрожит за окном тень повелителя морового царства, и ухмылочку его вижу я… Но не боюсь я рядом с Иваном навьего морока — наука Кащеева впрок пошла.

Когда придет царь с Той Стороны за должком своим, я готова буду.