Итак, в день заседания совета музея Катрина трепетала от страха. Но, будучи по натуре упрямой, она отказывалась пропустить заседание. Она переживет неодобрение Эрика и, может быть, Тима. Пусть они увидят, что она не пренебрегает своим долгом по отношению к семье, что бы они ни думали о ее недавних приключениях. Она даже выехала из дому пораньше, чтобы приехать вовремя и все увидели, что она не избегает их и у нее нет причин прятаться.

Катрина прошествовала в музей, расправив плечи и высоко подняв голову, приготовившись к любой враждебной конфронтации. Поэтому, едва войдя, она была застигнута врасплох пылкими крепкими объятиями брата Тима.

– Кэт! – прокричал он. – О господи! Моя сестра – королева таблоидов! – Он рассмеялся, чуть не задушив ее в объятиях. – О боже, я ТА-А-АК рад видеть тебя! Ты в порядке? – И не успела она вымолвить слово и даже вздохнуть, как он, доверительно понизив голос, сказал: – Я знал, что с этим твоим Майклом что-то не так. Я никогда ему не доверял и всегда… Но, Кэт, серьезно, не могла ты, что ли, развестись с ним? Ты всегда доводишь все до крайности.

– Тим, ради бога, отпусти меня! – выдохнула она. – Мне не вздохнуть!

Тим отодвинулся от нее, продолжая обнимать за плечи.

– Господи, Кэт, я звонил тебе сто раз! Я так беспокоился!

– Мой телефон – это улика, – с горечью произнесла Катрина. – Они не хотят возвращать его мне, и я…

Она кусала губы, чтобы не говорить ему правду. Так или иначе, он угадал.

– Ты не звонила мне, поскольку думала, что я напущу на тебя Эрика? Какого черта! Неужели ты меня не знаешь?

– Знаю. Прости, Тим. – Потом она обняла его в ответ.

Они вошли в конференц-зал рука об руку, болтая с довольным видом. Тим хотел все узнать о Рэндалле, был это брак по расчету или настоящая любовь? И затем, конечно, больше персональных подробностей, но как бы он ни старался что-то выведать, Катрина не рассказала бы ему.

Однако радостное настроение тут же улетучилось, стоило им появиться в конференц-зале.

– Я рад, что вы в состоянии смеяться, – произнес Эрик со своего места во главе длинного стола из полированного дуба. – И, Катрина, признаюсь, я удивлен, что ты вообще показалась на людях, – заявил он с плохо скрываемым отвращением.

– Не будь таким придурком, Эрик, – опередив Катрину, сказал Тим. – Твоя сестра прошла через ужасное испытание.

– И кто в этом виноват? – холодно поинтересовался Эрик.

– Ты действуешь, как талибан! – гаркнул Тим. – В этой стране человек невиновен, пока не доказано обратное, – помнишь? Особенно когда дело касается твоей сестры!

– О-о, ради бога, – наконец удалось вмешаться Катрине. – Мы можем отойти от семейных отношений и заняться делом?

Тим посмеивался. Эрик уставился на него, но потом кивнул.

– Очень хорошо, – не меняя холодного тона, сказал он. – Несмотря на отвлекающие моменты, нам предстоят сегодня очень важные дела. Драгоценности короны прибывают в… – Помолчав, он нахмурился, оглядел зал и тяжело вздохнул. – Где Бенджамин?

Катрина огляделась по сторонам. Ее кузен Бенджамин Драйден, которого все, кроме Эрика, звали Бенджи, отсутствовал. Будучи куратором, лицом, отвечающим за особые события наподобие этого, он обязан был присутствовать на данном заседании.

– Кто-нибудь знает, где, черт возьми, Бенджамин?! – раздраженно произнес Эрик.

* * *

Я следил за Бенджи Драйденом уже пару недель. Разумеется, не в режиме 24/7. Я не мог бы делать это и успеть все остальное, поскольку в данный момент было много «всего остального». Но я за ним приглядывал. Изучил его привычки, его распорядок и узнал о нем довольно много. Я провожу свое расследование и не люблю сюрпризов. Если я упущу какой-нибудь незначительный на первый взгляд факт о персоне или ситуации, который позже окажется важным, сюрприз гарантирован. И сюрприз не будет приятным.

Итак, я знал Бенджи. Я выяснил даже те факты, которые он тщательно скрывал от людей. И в конечном итоге я решил, что Бенджи – именно тот парень, которого я искал.

Прежде всего, Бенджи был членом семьи – не моей семьи, конечно. Нет, Бенджи принадлежал к семье Эберхардт, и это имело большое значение. Отец Бенджи женился на Присцилле Барклай, сестре Эрика Эберхардта-старшего. Так что Бенджи был кузеном. Не по прямой линии, но родство было достаточно близким, и он получил порядочный куш денег старого Людвига из трастового фонда. Как многие люди с трастовыми фондами, Бенджи не утруждался, предоставляя деньгам делать работу. У него не было особых амбиций, драйва, подлинных интересов, за исключением созерцания картин и желания поймать кайф.

Будучи Эберхардтом, он мог себе это позволить и прекрасно жил. По сути, до сих пор его жизнь была сплошным пикником. В Андовере он был заядлым тусовщиком. Деньги и семья помогли ему в получении диплома и поступлении в Йель, где за первые два курса он поднялся еще на ступеньку выше. Он довел буйные вечеринки почти до летального уровня. Похоже было, Бенджи – один из тех парней, кто рано сгорает и к сорока годам сводит счеты с жизнью. Но Бенджи повезло.

Говорят, разные люди просыпаются в разные периоды своей жизни. Из своего опыта я скажу, что это справедливо лишь отчасти – большинство людей не просыпаются никогда. Для тех же, кто просыпается, всегда существует нечто вроде пускового момента, когда их колыбель начинает сильно раскачиваться, и люди распахивают глаза. Оглядываясь по сторонам, они думают: «Черт, я ведь жив!» И после этого все меняется.

Но такое бывает не со всеми. Большинство людей проводят жизнь как бы во сне, не осознавая, что у них билет в один конец и другого шанса не будет. Не успеваешь ничего понять, а путь уже окончен, и за душой ни гроша. Ты уходишь в небытие, не зная, жил ли ты вообще.

Таким был Бенджи. Он беспробудно спал, стоя обеими ногами на тропе непроходящего бессознательного состояния. Иногда в буквальном смысле, поскольку Бенджи баловался выпивкой и травкой в количествах, которые мог вынести лишь тусовщик из трастового фонда. Вероятнее всего, ему светило закончить жизнь как зомби средних лет. Если он столько проживет.

Но потом наступил весенний семестр его второго курса. Он едва не вылетел из университета, завалив два экзамена, но в тот момент занялся обзорным курсом современного искусства.

Произошло чудо.

Сидя в темном лекционном зале во время своего, возможно, последнего семестра в Йеле – разумеется, под кайфом – и рассматривая слайды, Бенджи проснулся.

На экране возникла картина. Бенджи не поднимал глаза, пока лектор не пробубнил название полотна. «Великий мастурбатор» Сальвадора Дали. Услышав название, Бенджи захихикал, посмотрел на экран и оцепенел с отвисшей челюстью. Я знаю, что Дали – сюрреалист. Обычно для большинства людей его картины почти ничего не значат. Но на Бенджи словно нашло озарение. Что-то в этом полотне сказало Бенджи больше, чем что-либо другое. Он рассматривал слайд, и вдруг все встало на свои места. Бенджи проснулся.