И только спросил:

– Зачем вы это сделали, дядя?

– О чем ты, Николас? Что ты имеешь в виду?

– Зачем вы за мной шпионили ради этого гада Канлифа? Зачем послали меня туда?

– Я тебя послал? И кто такой Канлиф? – Он посмотрел на меня безумным взглядом. – Я не знаю, о чем ты говоришь, Николас. Я тебя не понимаю.

– А вы постарайтесь. Я не знаю, каким именем вы его называете. Того типа, который все у вас обо мне выспросил. Которому вы тогда позвонили и сказали, что я уже выехал из Борнемута. Который выдумал историю про смерть дяди Белы.

В комнате наступила мертвая тишина. Даже волоски у него в ноздрях на минуту перестали шевелиться. А потом снова быстро задвигались. Он тяжело задышал и наклонился вперед.

– Я хочу, чтобы ты понял, Николас, – начал он, пыхтя и откашливаясь. – Я хочу, чтобы ты понял, малыш. Все это я сделал только для того, чтобы тебе было хорошо. Я тебя люблю. Ты для меня как сын. Это не только ради твоей чудесной мамы. Неужели ты думаешь, что я собирался причинить тебе зло?

– Но тогда зачем же все это?

– Зачем? А разве это плохо? Разве это не лучше, чем работать на Нимека?

Я открыл было рот, но он протянул ко мне руку и шумно задышал.

– Иногда, Николас, необходимо слегка подтолкнуть человека вперед. Мне совсем не нравилось, как идут твои дела у Нимека. Ведь ясно было, что с ним ты далеко не уедешь. А мне еще важно, как это отражается на твоей матери. Ей так хочется, чтобы ты чего-то добился!

Я вытаращил на него глаза. Было трудно решиться сказать.

– А вам известно, зачем я туда поехал? – вставил я наконец. – Вы хотите сказать, что понятия не имеете, что мне было поручено?

– Я и не хотел этого знать. Даже и не спрашивал. Достаточно было того, что ты работаешь на Павелку.

И потом он мне все рассказал. Как Канлиф написал ему в письме, что ищет толкового молодого человека, который мог бы стать помощником его клиента. Как он поехал к нему и выяснил, что этот клиент – Павелка.

– Павелка! Ты, наверно, не помнишь, каким был Павелка в те времена. Это был большой человек, колосс! Твой отец был бы счастлив, если бы узнал, что Павелка тобой заинтересовался!

Канлиф ему сказал, что дело немного конфиденциальное; что у Павелки появились странности и что он хочет проверить меня каким-то своим путем, а потому, мол, мне ничего говорить нельзя. Зато уж обо мне-то Имре рассказал ему все – о том, чего я жду от Белы; и где я работаю, и как живу; и что зарабатываю я очень мало, а это малое трачу на машину…

– А вы знали, что он собирается сфабриковать историю про смерть дяди Белы? – спросил я.

Шумно дыша, он уставился в пол. И сказал:

– Этого я понять не мог. Сказать по совести, Николас, я чувствовал себя очень неловко. Но он уперся – мол, мистер Павелка решительно на этом настаивает. Он сказал, что якобы хочет проверить, как ты среагируешь на эти новости. Николас, я плохой делец. Я даже и не пытаюсь делать вид, что чего-то добился в жизни. Для меня Павелка – это колосс Если бы я понял ход его мыслей, я бы, может быть тоже преуспел, как и он.

– Вы с ним где-нибудь встречались?

– Только один раз, в Праге, много лет назад.

– А здесь, в Лондоне, вы его видели?

– Нет, – улыбаясь, сказал он. – Павелка мной не интересуется. Он и сейчас еще важная персона, Я думал, что действую для твоего блага, Николас. Если он решил, что должен тебя испытать, я не мог этому помешать. Только я очень волновался за твою мать. Я знал, что ты тут же помчишься докладывать ей эту новость про Белу. И тебя нужно было как-то удержать. Что мне было делать? Ну скажи сам, Николас. Неужели ты считаешь, что я поступил неправильно?

– Не знаю, дядя, – сказал я, беспомощно глядя на старого слонопотама. – Я ничего не знаю. А он вам не говорил, что собирается заслать меня в Прагу?

– Нет, – смущенно ответил он и отвел глаза.

– Но вы ведь знали. Вы догадались.

– Нет-нет, – ответил он по-чешски. – Это не так. Он пыхтел, как разогнавшийся паровоз.

– А что же вас заставило сказать ему, что няня умерла?

Он не отвечал, только сжимал и разжимал пальцы.

– Но мне-то вы зачем сказали, что она умерла?

– Николас… – пробормотал он и замолчал. Тяжелые складки его лица вдруг задрожали, а сморщенная пятнистая кожа вокруг глаз сомкнулась. Он плакал.

– Дядя, не надо! – закричал я с ужасом. – Ну дядя, пожалуйста! Простите меня. Ради бога, простите меня! Ничего же не случилось.

Он согнулся так, что не было видно его лица. Я обнял его за плечи. Они судорожно вздрагивали. Имре вытащил носовой платок и уткнулся в него. Его трясущаяся толстая морщинистая шея очень нуждалась в стрижке; и все это было так патетично, что я сам чуть не полез за носовым платком. Я мучился угрызениями совести и отвращением к самому себе.

– Я не хочу знать. Не хочу больше ничего про это слышать. Все! Забыли!

– Об этом нельзя забыть! Я не могу об этом забыть! – И он покачал своей большой глупой старой башкой. – Я виноват, очень виноват перед тобой, Николас. Конечно же, я об этом догадался. Не такой я все же старый дурак. Он стал спрашивать меня, знаешь ли ты кого-нибудь в Праге, остался ли у тебя там кто-то еще. Только потом, позже, у меня появилось время подумать. Он спросил, была ли у тебя няня или гувернантка, которая все еще живет в Праге. Конечно же, я вспомнил про Хану. Но не хотел неприятностей ни для тебя, ни для нее. И поэтому сказал, что она умерла. Он спросил, была ли она замужем и знал ли ты ее мужа. Я сказал, что ты наверняка его не помнишь…

Конечно, когда твоя мать дала тебе письмо к Хане, мне пришлось сказать тебе то же самое. Но я уже очень нервничал. Вся эта. история вызывала у меня подозрения. Я начал ломать голову, чего они от тебя хотят. И решил, что ты, наверно, сообразил, что к чему, и не хочешь со мной знаться. Помнишь, я тебе позвонил и спросил, не сердишься ли ты на меня?

– Да, дядя, помню.

Теперь я и правда об этом вспомнил. Казалось, это было сто лет назад.

– И тогда я стал думать, действительно ли Павелка имеет к этому отношение. Или же этот человек просто водит меня за кос. Этот тип всегда был хитрецом, даже в старые времена. Когда-то он работал адвокатом. Скажи, это и правда было задание Павелки?

– Не совсем, дядя. Павелку тоже надули.

– Он надул и Павелку!

Он сидел, успокоенный и печальный, качая головой, а потом взглянул на меня и отвернулся.

– Но это еще не все, Николас. Это еще не самое худшее. Там вышла история с деньгами…

– С какими деньгами?

– Он дал мне пятьдесят фунтов. Сказал, это, мол, аванс – если, конечно, ты подойдешь для этой должности. И я их потратил. Я уже не смог вернуть их ему. Если бы он потребовал их обратно, нам бы пришлось отсюда съехать.