на поросший кустами кочкарник, и кочки вели себя смирно, сколь Эрвин ни швырял в них комьями грязи и ни тыкал шестом. Им посчастливилось даже дважды, потому что кочкарник попался в сумерках, а не днем, когда Эрвин наверняка приказал бы продолжать движение. И посчастливилось еще раз, поскольку щепки и мох для растопки не отсырели, а верчение палки в углублении другой палки дало не только дымок, но и огонь. Если несчастья обычно идут полосами, то и удачи порой склонны кучковаться.

Кусты больше дымили, чем горели, но все-таки это было топливо, у огня удалось согреть руки, и дым, от которого надрывно кашляли оба, тоже грел. А еще наломанные ветки позволили соорудить хоть какую-то прокладку между собой и болотной сыростью.

– Повезло, – в третий раз проговорил Эрвин на тот случай, если Иванов не проникся. – Каждый бы раз так на болоте ночевать и полынью долой – половина приговоренных добиралась бы до Счастливых островов, не меньше.

– Оно тебе надо? – пробурчал Иванов, бережно ощупывая больную ногу. Кажется, он пытался определить, продолжает ли она опухать, и Эрвину хотелось сказать, что куда там, давно уже пошла следующая стадия. Если ампутировать ногу, то в самое ближайшее время и гораздо выше колена.

– Оно мне не надо. Никогда не любил давку.

– Всех твоих «зайцев» сожрали бы…

– А потом принялись бы жрать друг друга, – подхватил Эрвин. – Сначала в переносном, а потом, глядишь, и в прямом смысле. Это люди. Это то, что у них получается само собой, даже стараться не надо. Некоторым это пришлось бы по душе, им вовек не понять, что сочувствие и взаимопомощь тоже содержат рациональное зерно, а другие принялись бы ныть, что с ними поступили несправедливо…

Иванов пристально посмотрел на него слезящимися глазами.

– Меня имеешь в виду? Я не ною.

– И прекрасно! – подхватил Эрвин. – Вот и продолжай в том же духе. Лучше думай не о болоте, а о том, что нас ждет на материке. На северном берегу редкие поселки, редкие и бедные. Огородники и рудокопы-одиночки на брошенных месторождениях. То и дело объявляется очередная шайка и начинает собирать с них дань. На помощь местных я бы не рассчитывал – народец жалкий, озлобленный и трусоватый. Кордонного невода вдоль болота там нет, но берег худо-бедно патрулируется. Наиболее реальная наша надежда – попасться на глаза патрулю и не быть застреленными, но это я беру на себя.

Теперь Иванов смотрел на Эрвина с недоверием. Напарника можно было понять: о чем одетый в шкуры дикарь с грязными сосульками вместо шевелюры и бороды собирается беседовать с теми, кто брезглив, нагл от безнаказанности и кому куда как просто нажать на спусковой крючок? Но Эрвин, судя по тону, знал, о чем говорит.

Может быть, Иванову и пришла в голову мысль, что Эрвин нарочно толкует о далеких проблемах, чтобы отвлечь спутника от проблем ближайших, но он никак не возразил. А Эрвин сменил тему:

– Твой передатчик какого действия – пишет все подряд и время от времени сбрасывает на спутник? Насколько я понимаю, не через равные промежутки времени, а по мере накопления?

– Угу.

– Значит, Большой Лю, или кто там за него, знает, что мы все поняли и идем сдаваться Праю. Никаких попыток найти нас тайным образом и вывезти отсюда Лю не предпринял – родной бизнес дороже. Это понятно. Любопытно другое: Лю до сих пор не отдал Праю частоты и способы кодировки. Если бы отдал, нас бы уже вывезли на материк. Тут есть несколько интересных возможностей…

Эрвин надолго замолчал. Моргал слезящимися от дыма глазами, кашлял, ворочался на подстеленных ветках – и молчал.

– Ну? – спросил уставший ждать Иванов.

– Что «ну»? Я считаю. Успокойся, я не стану выбивать тебе твой зуб с передатчиком. Не мешай. Хочешь спать – спи. Первое дежурство – мое.

Говорить правду почти так же легко, как лгать, а порой и легче. Особенно когда эта правда имеет некоторый психотерапевтический эффект. Если солдат любит понимать свой маневр, то и пусть понимает… то, что способен понять. Не успел Эрвин поудобнее устроиться у чадящего костерка, как Иванов уже спал и во сне храпел даже громче, чем стонал.

Часа за два до рассвета Эрвин растолкал его и оставил на дежурстве, а сам мгновенно заснул. Проснувшись – обнаружил, что солнце стоит уже высоко, а Иванов спит сном младенца.

Ругать его? Надавать по морде? Хорошо бы, да не в коня корм. Растолкав спящего, Эрвин молча разделил пополам остатки «зайчатины».

– Вперед. Жевать будем на ходу.

Солнце светило сквозь легкую дымку, и бескрайняя гладь болота с пробегающими по ней тенями от мелких облачков казалась обманчиво-приветливой. Справа очень долго – так долго, что надоел, – маячил туманный силуэт последнего острова, но мало-помалу он все же отодвинулся назад, а после полудня и вовсе растаял в болотных испарениях. Две крылатые твари долго кружили в вышине и в конце концов улетели, решив, как видно, что бредущие по болоту существа пока не похожи на падаль. Один раз шагах в пятидесяти слева без видимой цели из зыбуна выпрыгнула высоко вверх здоровеннейшая – метра на два – змея и бешено извивалась в воздухе, прежде чем шлепнуться обратно. Осталось неизвестным, с чего бы змее пришла в голову фантазия прыгать и кто ее там гонял, но Эрвин на всякий случай заложил крюк. Зыбун прогибался, но выглядел надежным, участки топей обходились без труда. Несмотря на поздний выход, отмахали порядочно. Иванов приободрился и хромал не сильнее вчерашнего, а о жалобах и неповиновении просто забыл. По-видимому, и впрямь поверил, что за пять суток можно достичь материка.

Да, можно было бы… Если бы болото было таким, каким его хотят видеть люди, а не таким, каково оно есть.

Солнце клонилось к закату, когда Эрвин ткнул тупым концом пики бредущего – глаза в зыбун – Иванова.

– Стой.

– Ночевать будем? – сразу оживился тот.

– Ночевать – рано. Не заслужили еще. Помолчи. Что-то не так… там, впереди.

– Что еще не так?

– Тихо, говорю… Звуки. Слышишь?

– Люди? – встрепенулся Иванов.

– Нет. Кто угодно, только не люди. Зверье…

Теперь уже оба явственно слышали многоногий чавкающий топот, сливающийся в сплошной гул. Иванов попятился, а Эрвин, выставив перед собой пику, встал справа от него. Прошло немного времени, и из дымки показалось стадо хрупких животных, похожих на лань с перепончатыми лапами вместо копыт. Стадо двигалось стремительно, напоминая кавалерийскую лаву, некоторые животные пытались броситься в сторону, но сзади и с боков стадо преследовали приземистые серые твари, каждая вдвое