Рассвет разгорался, и теперь их поле зрения увеличилось с шести футов до стольких же ярдов, а потом и до сотни. Они уже различали растрепанные верхушки костяных пальм.

Жак побежал трусцой. Впереди виднелся противоположный край поля и лес, ярдах в двухстах за которым возвышался гранитный холм, в утреннем свете как никогда похожий на замок с башнями и отвесными стенами. В его очертаниях было что-то зловещее, и Брюс поспешно отвел взгляд.

Холодная и тяжелая, первая капля дождя шлепнулась Брюсу на щеку.

— О Господи! — простонал он и остановился.

Жак выпрямился и тоже посмотрел на небо.

— Все кончено. Через пять минут никаких следов не останется.

Еще одна капля упала Брюсу на лицо, и он с трудом сдержал злые слезы, покалывающие веки.

Дождь пошел сильнее, капли забарабанили по стальной каске и плечам.

— Быстрее, — крикнул Брюс, — пройди еще хоть сколько-нибудь!

Внезапно Жак отшатнулся, словно от удара невидимым кулаком. Каска слетела у него с головы, а сам он упал. Винтовка громко стукнула о еще твердую землю.

В тот же момент Брюс почувствовал, как мимо него, разрывая воздух, пролетела пуля, так что рубашку прижало к груди, а в ушах раздался треск. Керри в замешательстве смотрел на сержанта Жака, который лежал, раскинув руки. Выстрел снес полчелюсти, обнажив кость, по которой стекала кровь. Тело дергалось в конвульсиях, а руки вздрагивали, как крылья пойманной птицы. Сквозь шум дождя до Керри донеслось щелканье затвора винтовки.

Хендри! Он залег на холме!

Брюс отпрыгнул в сторону и бросился к лесу.

Уолли Хендри лежал на животе на плоской верхушке одной из «башен». Он окоченел после ночного холода, ему было жестко лежать на гранитной глыбе, но все эти неудобства почти не проникали в его сознание. Он выстроил низкий бруствер из обломков гранита и прикрыл его снаружи ветвями ракитника.

Винтовка опиралась на парапет, а рядом Уолли сложил запасные обоймы.

Он лежал в засаде со вчерашнего вечера. Светало, через несколько минут он увидит все поле целиком.

«Давно можно было переправиться через реку, уйти миль на пятьдесят отсюда», — думал он, даже не пытаясь понять, отчего он лежит здесь неподвижно вот уже двадцать часов.

«Ха! Я знал, что Керри придет. Ишь ты, следопыта-ниггера с собой прихватил. Эти образованные так любят бред типа “один на один”».

Хендри ухмыльнулся, вспомнив, как вечером заприметил две маленькие фигуры, выходящие из леса в угасающем свете заката.

«Ублюдок провел ночь вон там, посреди солончака. Зажигал спичку, прикуривал. Что ж, надеюсь, получил удовольствие от своей последней сигареты».

Уолли нетерпеливо вглядывался в предрассветные сумерки.

«Они, наверное, уже идут по влею. Надо их достать, пока снова не зашли за деревья».

Внизу под ним расстилалось поле — бледное, как пятно проказы, на фоне темного леса.

«Сукин сын!»

Внезапно к Хендри вернулась его ненависть.

«Уж на этот раз он не поговорит. На этот раз не будет возможности поднять шум».

Свет становился ярче. Среди жухлой травы уже выделялись силуэты костяных пальм.

— Ха! — воскликнул Хендри.

Вот они, две точки посередине поля, как два муравья. Хендри высунул кончик языка и припал к винтовке.

«Как я этого ждал! Полгода дожидался, не меньше. Вот пристрелю мерзавца и отрежу у него уши».

Он снял предохранитель — какой приятный звук!

«Ниггер впереди, Керри сзади. Надо подождать, пока повернутся. Сначала Керри, а потом уже ниггера».

Хендри поймал их на мушку, от предвкушения задышав так быстро, что пришлось сглотнуть. В горле зацарапало, как от сухого хлеба. Капля дождя упала ему на шею, и он вздрогнул. Посмотрев на небо, он увидел надвигающиеся тучи.

— Черт вас дери, — простонал он и снова взглянул на поле.

Керри и ниггер стояли рядом — одним темным пятном в тусклом свете. Дождь пошел сильнее, и внезапно на Хендри нахлынуло знакомое чувство неполноценности, осознания того, что все вокруг — даже стихия — сговорилось против него. Это ощущение никогда его не оставляло. Бог и весь мир дали ему в отцы пьяницу, вместо дома — убогую развалюху, а мать наградили раком горла. Они отправили его в колонию для несовершеннолетних, уволили его с двух десятков работ, издевались над ним, поднимали на смех, дважды сажали в тюрьму…

Все они — и особенно Брюс Керри — снова хотели взять над ним верх. Не выйдет! Больше никогда!

— Черт подери, — выругался Хендри. — Черт подери всех вас! — И выстрелил в темное пятно, которое держал на мушке.

Брюсу предстояло пробежать по открытой местности ярдов сто до леса. Он бежал и вдруг почувствовал ветер от еще одной пули, пронесшейся рядом с ним.

«Если он переключится на скорострельный, достанет меня даже с трехсот ярдов».

Керри петлял и прыгал из стороны в сторону, как заяц. Кровь ревела в ушах; от страха ноги бежали быстрее. Воздух словно взрывался выстрелами — так что Брюс даже пошатнулся. Зловещий свист пуль заполнил уши.

«Я не смогу».

Семьдесят ярдов до спасительных деревьев. Семьдесят ярдов открытого луга, над которым возвышается громада гранитного холма.

«Следующая очередь моя — вот, вот уже сейчас!»

Брюс резко отпрыгнул в сторону. Совсем рядом воздух разрезали несколько пуль.

«Я больше не могу! Сейчас он меня достанет!»

На пути попался муравейник — небольшой бугорок, глиняная кочка посреди равнины. Брюс прыгнул за него, сильно ударившись грудью о землю. Куски глины с верхушки муравейника, сбитые очередью, обсыпали Брюсу плечи. Он лежал, прижавшись всем телом к земле, пытаясь сделать вдох.

«Закрывает ли меня? Достаточно ли его?»

Еще одна очередь взрыла глину муравейника, но не тронула Брюса.

«Я в безопасности». Осознание накатило волной и унесло с собой страх.

«Но я беспомощен, — запротестовал его гнев. — Приперт к земле. Хендри только этого и надо».

Дождь хлестал Брюса по спине, просачиваясь через куртку, холодными струями стекая по шее и капая с подбородка. Керри повернул голову набок, не осмеливаясь поднять ее ни на дюйм, и дождь омыл ему лицо.

Ливень усиливался, свешиваясь с туч, как пышная женская юбка. Завесы дождя закрыли опушку леса и смазали все контуры туманом перламутровых струй.

Все еще задыхаясь, Брюс поднял голову. Впереди смутно виднелась сине-зеленая громада холма, но потом и она исчезла, поглощенная бурлящими потоками дождя. Брюс поднялся на колени, и от боли в груди закружилась голова.