– Почему ты так на меня смотришь? – не выдержала она наконец.

– Ты чертовски хороша – мне даже трудно дышать.

– Не надо.

– Что «не надо»?

– Не нужно говорить слов, от которых колени подгибаются.

Она прижала пальцы к глазам, уронила руки и повернулась к нему.

– Я понимаю: внезапная перемена во мне кажется странной и абсурдной, учитывая противоречивые… сексуальные сигналы, которые исходили от меня последние несколько недель: сначала в Деселейшн, потом в моем доме, еще и на реке…

«Две ночи подряд».

Он изогнул бровь, услышав перечисление мест, где они весьма интимно проводили время.

– Ты забыла кладовку.

– Да, еще и она.

Словно она могла забыть. Да эти воспоминания, возможно, будут будить ее чувственные фантазии еще долгие годы.

– Я хочу сказать…

– Что все кончено, и ты справилась со своими чувствами.

– Дело не в этом.

Можно подумать, она способна разлюбить его, отречься от всего, что было.

– Просто я больше не могу играть.

– Что это означает?

Она смотрела в непроглядно-черное небо, усеянное звездами, сверкающими, как бриллианты. Всю жизнь это широкое, безбрежное, потрясающее небо давало ей убежище и покой и найдет ли она таковое, если уедет отсюда? Сможет ли Колорадо дать ей такое душевное удовлетворение?

– Мне нужно было следовать своей интуиции. Я не создана для подобных игр. Если уж мне придется уехать отсюда, делать это нужно с ясной головой и чистым сердцем.

Хотя, возможно, для этого слишком поздно.

– Знаю, – ответил он очень тихо. – Нельзя позволять старому увлечению становиться на пути своей мечты.

Она прикусила губу.

– Ты больше, чем старое увлечение, Ти Джей.

Его глаза казались темными, такими темными…

– Гораздо больше, – шепотом повторила Харли.

Столько лет она считала его едва ли не исчадием ада, а на самом деле он оказался вовсе не супергероем, а человеком из плоти и крови, причем очень ранимым. И ей удалось его ранить. Она не ожидала от себя ничего подобного, и боль в груди росла.

– Мне очень жаль… не следовало начинать, если не можешь закончить.

– Эй, нас было двое! И я большой мальчик, знал, во что ввязываюсь. И позволь заметить, очень хотел в это ввязаться.

Она встретила его прямой взгляд и поняла, что он говорит правду, и еще столько всего, что почти перестала дышать. Главное – он тоже заслужил, чтобы с ним были откровенны. Но может ли она признаться в своих истинных чувствах? Не повредит ли это им обоим? Она постарается его забыть: ведь сумела же когда-то, – найдет свое счастье.

Когда-нибудь.

– Надеюсь, твое путешествие будет увлекательным, Ти Джей. – Она знала, что глаза у нее подозрительно блестят и что голос дрожит. – Надеюсь, скоро найдешь свое…

Она хотела сказать «счастье»: в конце концов, горы заставляли его чувствовать себя живым.

Но он сказал, что это ее заслуга.

По правде говоря, именно благодаря ему и она чувствовала себя живой.

По его вспыхнувшим глазам она поняла, что своим тяжелым вздохом тоже выдала свои чувства к нему.

– Харли, пожалуйста, не торопись.

– Я должна, иначе… не смогу уехать.

Мучительно долго Ти Джей смотрел на нее, и она не выдержала: по щеке скатилась одинокая слеза. С тихим стоном он осторожно смахнул капельку влаги большим пальцем и горько заметил:

– Стоит ли плакать, если ты делаешь что хочешь, Харли?

Она со всхлипом втянула воздух, покачала головой и выдавила улыбку:

– Ничего… все в порядке. Только вот…

Боже!

– Я буду скучать по этим местам.

Он молча смотрел на нее, время от времени смахивая со щек слезинки.

– Мои родители тоже уезжают, и Скай хочет перевестись отсюда, так что…

– Тебя здесь больше ничто не держит, – закончил за нее Ти Джей.

По правде говоря, ее держало здесь многое: воспоминания, друзья, но главное – он сам.

– Ты должен радоваться! – попыталась пошутить Харли. – Не придется нянчиться со мной в горах.

Она чувствовала его обжигающий взгляд, поэтому не смотрела ему в глаза, не хватало мужества смотреть в эти зеленые глубины, пока он не подошел почти вплотную – Харли ощутила прикосновение его бедер.

Он приподнял ее подбородок пальцем, выжидая, пока у нее не останется другого выхода, кроме как взглянуть ему в глаза.

– Харли, ты можешь веселить, пугать, тревожить, порой чертовски раздражать, но при этом мое сердце всегда ноет от желания к тебе, и никогда я даже не пытался тебя нянчить.

Она долго смотрела на него, понимая, что он серьезен, как никогда, и наконец сказала:

– Может, это все пустое: жар, химия, желание…

– Ты сама-то в это веришь?

Нет, она не верила.

Он схватил ее за руку и потащил к рощице неподалеку, где их не могли видеть из дома. Там прижал к себе и стал лихорадочно покрывать ее лицо поцелуями, горячими, словно раскаленная лава, и когда их языки соприкоснулись, она услышала собственный стон. К тому времени как он отстранился, она вцепилась в его рубашку мертвой хваткой. Тогда, все еще сжимая ладонями ее лицо, он стал целовать шею, покусывать мочку уха.

– Скажи мне снова, что все это пустое.

Она не сразу опомнилась, но слишком хорошо его знала, чтобы не понять: это была демонстрация истинного положения вещей. Голос его был низким и совершенно спокойным, как обычно, и в то же время полным нетерпения; такое же нетерпение светилось и в глазах Харли.

– Ты ведь тоже уезжаешь, как всегда, да и вряд ли твое положение позволит предложить мне…

Она осеклась в ужасе от того, что едва не проговорилась.

– Что? – мгновенно отреагировал Ти Джей. – Что я должен предложить тебе, Харли?

Вместо ответа она просто закрыла глаза, оказавшись между молотом и наковальней, между надеждами и мечтами, и он покачал головой:

– Однажды ночью, в моем грузовике, миллион лет назад ты позволила мне лишить тебя девственности, и, очевидно, это тебя так ранило, что следующие десять лет ты меня избегала. Потом я уговорил тебя взять меня с собой в Деселейшн, где, если не ошибаюсь, мы неплохо провели время. И все же ты опять отступаешь, собираясь удрать независимо ни от чего, прикрываясь заявлением «я все равно уезжаю». Я прав, Харли?

– Это ты уезжаешь!

– Ты постоянно твердишь о моем нежелании брать на себя какие-то обязательства, – прищурившись, парировал Ти Джей, – но нужно быть честной по крайней мере с собой: дело не только во мне: ты тоже остерегаешься. Но разница в том, что я знаю – у нас есть шанс.