Ему кажется, что я недостаточно времени трачу на учебу, — отвечает Аша.

— Учиться ему было нетрудно. Он всегда был сообразительным. Самый блестящий ученик в классе, капитан крикетной команды, всегда только лучшие оценки. Нет, мне не приходилось переживать по этому поводу. Я знала, что и в университете у него будет хорошая успеваемость. А вот все остальное… Он никого там не знал. Его мучила тоска по дому. Найти приличную индийскую еду не получалось. Поначалу люди не понимали его из-за акцента. Профессора просили его по два-три раза повторять ответы. Он терялся. Начал слушать аудиокассеты, чтобы научиться говорить как американец.

— Правда? — Аша пытается представить себе, как отец слушает кассеты и повторяет слова.

— Хан, да. Ему было очень тяжело. Когда он позвонил нам в первый раз, он рассказал о трех главных трудностях, но по мере того, как проходило время, он говорил об этом все меньше и меньше. Я думаю, он просто хотел уберечь нас от переживаний.

— А вы переживали?

— Хан, ну конечно! Это бремя каждой матери, которое она несет всю свою жизнь. Я буду волноваться за своих детей и внуков каждый божий день до самой смерти. Не сомневаюсь в этом. Это часть материнства. И это моя карма.

Аша размышляет над бабушкиными словами и какое-то время хранит молчание.

— Что-то не так, бети? — беспокоится дадима.

— Просто я сейчас подумала о своей матери. О моей, так сказать, биологической матери. Мне всегда было интересно, думает ли она обо мне, волнуется ли.

Дадима берет Ашу за руку и крепко держит, пока они идут дальше.

— Бети, — говорит бабушка, — уверяю тебя, не проходит и дня, чтобы твоя мать о тебе не думала.

Глаза Аши наполняются слезами.

— Дадима, а ты помнишь то время, когда я была совсем ребенком?

— Помню ли я? Ты что же, на самом деле думаешь, что я чокнутая, выжившая из ума старуха? Конечно помню. У тебя была маленькая родинка на лодыжке и еще одна на переносице. Да, вот эта. Она и сейчас у тебя есть. — Дадима легонько проводит по родинке кончиком пальца. — Ты знаешь, у нас считается, если у тебя есть родинка на лбу, то это значит, что ты рождена, чтобы достичь величия.

Аша смеется.

— Правда? В Америке это означает, что тебе до конца дней придется пользоваться кремом-корректором.

— А еще тебе понравился рисовый пудинг с шафраном. В тот день, когда тебя привезли, у нас был этот пудинг. И потом мы каждые два дня готовили новую порцию специально для тебя, — рассказывает дадима. — Отцу пришлось перестраиваться. Он привык, что все готовится специально для него, а когда появилась ты, то ты стала центром всеобщего внимания, — улыбается дадима. — О да, а как только мы уложили тебя спать, ты сразу свернулась калачиком и проспала так до самого утра.

— Дадима, — тихо произносит Аша, чувствуя, как сильно бьется сердце.

— Да, бети?

— Я… я думала о том, чтобы найти своих настоящих родителей.

Аша замечает едва уловимую перемену в лице пожилой женщины, тень, пробежавшую в ее взгляде.

— Я люблю маму и папу больше всех на свете и не хочу ранить их чувства, но… я думаю об этом уже давно, сколько сама себя помню. Мне просто интересно узнать, кто они. Я хочу разобраться в себе. А то моя жизнь похожа на шкатулку с секретами, и никто не может открыть ее, кроме меня самой, — вздыхает Аша и смотрит на море.

После очередной долгой паузы дадима отвечает:

— Я понимаю, бети.

Океанская волна разбивается о стену.

— Ты говорила об этом с родителями?

Аша отрицательно качает головой.

— Это больной вопрос для мамы. Она не понимает, и… для начала я хотела убедиться, что это вообще возможно. В Индии живет миллиард человек. А что, если они не хотят, чтобы я их находила? Они избавились от меня. Тогда им не нужны были дети, так с какой стати они захотят встречаться со мной сейчас? Может быть, лучше и не искать.

Дадима останавливается, поворачивается к Аше и берет ее лицо в свои морщинистые ладони.

— Если ты чувствуешь, что для тебя это важно, тебе надо их найти. У тебя особенные глаза, и ты сама тоже особенная. Ты видишь то, чего не замечают другие. Это твой дар. Это, бети, твоя карма.

44

ПЛЯЖ ЧОУПАТТИ

Мумбай, Индия, 2004 год

Аша

— Куда идем?

Напустив на себя беззаботный вид, Аша задает вопрос, который не давал ей покоя с того момента, как Санджай позвонил ей три дня назад. Разглядывая молодого человека с заднего сиденья такси, она заключает, что не переоценила его привлекательность в день свадьбы. Его волосы еще влажные, и Аша улавливает легкий аромат мыла.

— Сюрприз, — отвечает он с улыбкой, спрятав глаза за стеклами солнечных очков. Через несколько минут он что-то говорит водителю и они подъезжают к тротуару.

— О'кей, — говорит Аша после того, как Санджай помогает ей выйти из машины. — Я заинтригована, где это мы?

— На пляже Чоупатти. Обожаю бывать здесь в это время суток, как раз когда заходит солнце. Сейчас ты видишь пляжи и спортивные площадки, но буквально через полчаса везде будут огни и аттракционы. Я понимаю, тут не совсем чисто, но это одно из самых классных мест в Мумбай. Ты не можешь уехать из этого города, не побывав на Чоупатти.

Они вместе идут к воде по засыпающемуся в сандалии песку.

— Ну как продвигается твой проект? — спрашивает Санджай.

— Вроде все по плану. На прошлой неделе я взяла первые интервью.

— И? — молодой человек садится на скамейку, оставив ей место рядом.

Аша садится и смотрит на воду.

— В каком-то плане сложновато.

— Почему?

Ветер растрепал Ашины волосы, и она перекидывает их на одну сторону.

— Не знаю. Просто мне это показалось настолько… тягостным, — девушка ни с кем не обсуждала интервью, даже с Миной. — Тяжело видеть всех этих людей в тех условиях, в которых они живут, слушать их истории… от которых у меня появляется ужасное чувство. Чувство вины.

— За что?

— За то, что я живу по-другому. Лучше. Эти дети просто родились в таких условиях, понимаешь? Они не выбирали. Им не на что-то надеяться.

Санджай кивает.

— Да. Но зато тебе будет что рассказать, верно?

— Даже не знаю. Мне показалось, что я задавала не самые подходящие вопросы. Я потеряла самообладание после первых двух интервью. Куда бы я ни посмотрела, чего бы я ни увидела, все казалось мне сплошной трагедией. Сотрудники «Таймс», наверное, сочли, что я вела