Прохладная вода плеснула через край кружки на мои губы. «Ох, хорошо-то как!» — я приоткрыл рот пошире, наслаждаясь живительной прохладой.

Напившись, я благодарно кивнул мужчине. Вода, казалось, придала мне силы, так что я смог сесть.

«Так, судя по всему — сейчас ночь… Вон фонари какие-то светят… и лежу я… под каким-то навесом. Вокруг — люди. Много людей… Где же это я?»

Тут меня скрутило от режущей боли в животе. Застонав, я повалился назад. Мужчина смочил свою руку водой и обтер мне лицо.

«Уф, вроде отпустило…» Я снова приподнялся на локтях. Спустя минуту или, может быть, больше мне удалось сесть. Мужчина опустился на корточки напротив меня и, судя по шевелящимся губам, снова что-то спросил. Я отрицательно мотнул головой. «Ееее!» — в голове будто граната взорвалась. Однако я не упал, а, скривив рожу, показал пальцем правой руки себе на ухо. Мужчина сокрушенно покачал головой и, встав, ушел. Я осторожно повернул голову налево. «Ох, твою… За ногу!» — это все, что родилось у меня в голове, когда я увидел, что метрах в десяти навес заканчивается, и там, в свете прожектора, зловеще поблескивают нитки колючей проволоки!

Глаза мои уже привыкли к полумраку, и я разглядел, что вокруг меня вповалку спят десятки, нет — сотни людей в военной форме. Человек же, принесший мне воду, склонился над кем-то, лежащим на земле метрах в пяти от меня.

— Эй, товарищ! — попробовал я позвать его, но из моего горла вырвалось какое-то невнятное клекотание.

Звуки эти, однако, привлекли его внимание, и он повернулся ко мне, правда, повел себя довольно странно — замахал рукой, показывая, чтобы я снова лег.

Я снова опустился на землю. «Что случилось? Что это за место? Почему я ничего не помню?» — роились у меня в голове заполошные мысли.

Не поднимаясь, я попробовал рассмотреть себя в слабых отсветах прожектора.

«Так, судя по рукавам — на мне гимнастерка…» Я ощупал воротник. Ни петлиц, ни знаков различия не было. Аккуратно согнув ногу, я оглядел ее. Сапоги, равно как и ботинки, на мне отсутствовали, а галифе были изорваны во многих местах.

«Ну что, проверка всех систем? Зовут меня Антон, фамилия — Окунев. Родился я в одна тысяча девятьсот семьдесят третьем… Мы поехали в Белоруссию на игру, а попали на войну… Тьфу! Какой-то идиотский рэп получается!» Минут за пятнадцать я вспомнил практически все. Кроме главного — как я очутился в этом лагере. Правда, оценив свое физическое состояние, я понял, что скорее всего меня контузило. Или кто-то сильный, но недобрый отоварил меня пыльным мешком. Почему мешком? Потому, что голова целая. Ну не считать же за повреждения пару болезненных ссадин и десяток царапин. Сильно напрягал пропавший слух, но я оптимистично рассчитывал, что он восстановится, хотя первое время мне будет тяжко, конечно.

Потом пришла мысль, что если ребята живы, то одного они меня не бросят, а учитывая, что за то время, пока мы эсэсовцев уничтожали, Бродяга скорешился с местным подпольем — шансы на мое освобождение резко возрастали.

Затем, в соответствии с народной мудростью, я решил поспать и разбираться с проблемами при свете дня.

* * *

Когда Александру доложили, что во время банальной разведки в деревне группа напоролась на засаду, первой мыслью было: «Ну вот, допрыгались!». Но вторая часть сообщения порадовала его еще меньше. Зельц, захлебываясь, верещал в наушнике что-то про то, что «товарищ старший лейтенант пропал», «немцы — везде» и прочую паническую мутотень. Пришлось рявкнуть с обильным использованием «второго командного», после чего поток информации несколько упорядочился:

— Товарищ майор, Арт в деревню с одним из «партийных» пошел. Без оружия и рации. А тут полицаи навалились. Мы на выручку пошли, а из леса мотопатруль — два грузовика с фрицами. А нас всего трое…

— Так, понятно. Что сейчас творится?

— В деревне стрельба началась. Наших, наверное, ловили. Потом несколько взрывов было…

— Несколько — это сколько?

— Три.

— Так и отвечай в следующий раз! — точное количество взрывов было, конечно, не важно, но воспитывать Зельца надо. Пусть парень мысли в порядок приведет, а то, как в бессмертной кинокомедии: «Все пропало, шеф! Все пропало!»

— Слушаюсь! — голос Дымова стал уверенней.

— И про код не забывай!

— Так точно! Гады сейчас в… кусты пошли. Цепью. Несколько минут назад погрузили тушки на колеса и спешно умчались.

— «Двухсотые» или «трехсотые»?

— Я не очень разглядел, но и те и те были вроде…

— Давай ориентир, мы скоро подтянемся. И наблюдение продолжай! Отбой.

— Понял. Отбой.

«Судя по наличию „тушек“, Антона тепленьким взять не удалось… Что уже хорошо! А если обратить внимание на то, что немчура за прочесывание принялась, то — совсем хорошо! Значит, Тохе удалось в лес ускакать. Будем его сами искать», — и, высунувшись из штабной палатки, Александр громко скомандовал:

— Отряд, в ружье!

* * *

На этот раз побудку мне устроил один из соседей, запнувшийся о мои ноги. Открыв глаза, я с трудом (хотя и легче, чем это получалось ночью) сел. Народу под навесом существенно прибавилось, и большинство в настоящий момент куда-то торопилось. «Неужто завтрак?» Поднявшись на ноги, я заковылял вслед за всеми. Рядом два бойца несли на плечах третьего, ноги которого были замотаны грязным бинтом.

— Куда идем, товарищи? — спросил я их.

Один бросил на меня косой взгляд, но ничего не ответил, а вот губы второго зашевелились.

— Я ничего не слышу! — и я показал на свое ухо.

Троица затормозила, и ответивший мне медленно, так, чтобы я понял по губам, сказал:

— Поверка.

«Удачно, что меня разбудили, — пришла мысль, Кто его знает, какие тут порядки? Может, за невыход на построение сразу расстреливают?»

Солнце было еще невысоко и тени от караульных вышек перекрывали центральную «площадь» лагеря.

«Так, что тут у нас?» — подумал я, оглядываясь.

Лагерь представлял собой неправильный четырехугольник, размером примерно сто на двести метров, обнесенный высоким проволочным забором, метрах в пятнадцати от которого шел другой — низкий. По углам и у единственных ворот стояли вышки. И на каждой, что характерно, — прожектор. «А между заборами, как пить дать, часовые должны ходить!» — догадался я. Кроме длинного навеса, под которым я провел ночь, огромной деревянной бочки в одном из углов огороженного пространства и пары дощатых домиков, у ворот на территории лагеря ничего больше не было. И тут же, будто в подтверждение, из-за караулки вышел немецкий солдат и двинулся вдоль колючки.

«Судя по количеству народа, — а на первый взгляд, на „площади“ стояло несколько сотен человек, — и отсутствию построек, это не настоящий лагерь, а скорее какой-нибудь сборный пункт или накопитель», — сообразил я.