— Как насчет Дуга? Он оказывал вам внимание, в котором вы нуждались?

— О чем вы говорите?

Молчание. Тонкие язычки подступающей паники начинают лизать меня изнутри.

— Мы с Дугом любили друг друга. Но все пошло вкривь и вкось после того, как мы потеряли Хлою. Горе было слишком сильным. Все, что мы имели, было построено вокруг родителей Хлои.

— Значит, его не было рядом, когда вы больше всего нуждались в нем?

На меня накатывает гнев — первобытный, рудиментарный гнев. Темный и бессловесный.

— Ладно, он вел себя как скотина. Он заводил романы на стороне.

Он пронзительно смотрит на меня поверх своих записей.

— Больше одного?

— Я… Сразу же после рождения Хлои… он утратил интерес ко мне.

— В сексуальном смысле?

Я сплетала и расплетала пальцы. Жар прилил к моим щекам.

— После родов у меня остался лишний жир. Я плохо спала и плохо выглядела. Грудное вскармливание давалось тяжело. Я беспокоилась, что все делаю неправильно, — я опустила глаза. — Мне хотелось, чтобы моя мать была рядом и направляла меня. У меня было сколько угодно денег, но я не могла купить самое нужное для меня.

Он сверяется со своими записями.

— Я вижу, вам поставили диагноз послеродовой депрессии. Вы испытывали клиническую депрессию еще до гибели Хлои.

— Откуда вы это взяли?

— Стенограмма полицейского интервью на Гавайях, — говорит он.

— Вы не имеете права.

— Юридическая группа, представляющая другую сторону, имеет такой же доступ к этой стенограмме, Элли.

16 ноября, более одного года назад.

Джервис-Бэй, Новый Южный Уэльс

Лоцца оседлала последнюю волну и прокатилась на ней до самой отмели, где ее восьмилетняя дочь Майя уже ждала ее со своей доской для серфинга. Солнце опускалось к горизонту, и его лучи окрашивали морскую поверхность тускло-бронзовым светом. Ранний летний бриз, теплый и ласковый, срывал пенные брызги с гребней волн. Это был ее первый сезон серфинга без гидрокостюма, и ощущения были просто небесными.

Она соскользнула с доски и перевела дух, пока Майя подгребала к ней, лежа на своей маленькой доске. Ее мышцы приятно ныли, глаза горели от соли, ветра и солнца. Но она нуждалась в такой психической и физической разгрузке после долгой недели работы в ударной группе, которая привела к разгрому банды байкеров, развозивших наркотики вдоль побережья. После переезда в Джервис Лоцца обнаружила, что серфинг с ее дочерью был гораздо лучшим взбадривающим средством, чем алкоголь, который она раньше регулярно употребляла после трудного перевода в отдел по расследованию убийств в Сиднее. Ее жизнь там превратилась в нисходящую спираль саморазрушения, особенно после того, как она потеряла своего мужа. В конце концов, это лишило Лоццу заветной должности детектива в элитной группе следователей из команды по расследованию государственных преступлений. Но ее босс и доброжелательные коллеги уберегли ее от потери полицейского жетона. Они не довели «инцидент» до огласки в прессе. И незаметный перевод с понижением, после которого она оказалась в тихой полицейской заводи на Южном побережье, практически был спасением для Лоццы. Это позволило ей привести себя в порядок и удочерить Майю. Это сблизило ее с собственной матерью, которая переехала в летний дом у пляжа, арендованный Лоццой, где она могла позаботиться о Майе, пока ее дочь работала допоздна или отлучалась по срочным вызовам.

Джервис-Бэй оказался лучшим выходом для нее. Она заново обрела себя в этом месте, с его бескрайним океаном, пустыми пляжами в межсезонье и отличной рыбалкой. Она пустила здесь прочные корни и открыла для себя образ жизни, о котором даже не подозревала и не знала, как он ей нужен.

— Ты видела мой последний разгон, мама? Видела, как меня вынесло из-под гребня волны?

Майя просто сияла. Ее глаза блестели от радостного возбуждения.

— Конечно, видела, детка, — Лоцца улыбнулась дочери, когда сунула руку в воду, чтобы расстегнуть фиксирующий ремешок на липучке, крепивший ее доску к лодыжке. Обернув ремешок вокруг доски, она сунула ее под мышку, и они побрели с Майей по мелководью и по плотно спрессованному песку. Мелкие птахи разлетались вокруг, пока они шли по пляжу к дюнам, где оставили свое снаряжение.

— А мы доедим остатки пиццы? — спросила Майя, тяжело дышавшая и едва поспевавшая за ней на тощих загорелых ногах.

Лоцца улыбнулась. Мысли ее дочери никогда не уходили далеко от еды. Это было их общей чертой.

— Да. Но я буду бутерброды с анчоусом.

— Фу, гадость!

Лоцца рассмеялась. В этот момент она увидела женщину, сидевшую в дюнах. Ее длинные волосы темно-каштанового цвета развевались, как флаг на ветру. Она обнимала руками голени и медленно раскачивалась взад-вперед. Бледная кожа. Пляжное полотенце, наброшенное на плечи.

Она наблюдала за Лоццей и ее дочерью. Или, скорее, любовалась закатом на заднем плане. Однако профессиональная интуиция подсказывала Лоцце, что женщина все-таки интересуется ими. Это заставило ее замедлить ход.

Она склонялась к тому, чтобы обойти женщину стороной, но их снаряжение находилось дальше на тропинке, проходившей через травянистую дюну, где сидела женщина. Поэтому Лоцца продолжила путь, с Майей за спиной. По мере приближения Лоцца заметила, что у женщины нет доски для серфинга. Значит, она не серфер. Еще женщина была красивой той красотой, о какой Лоцца даже не мечтала.

— Как поживаете? — непринужденно спросила она, поставив свою доску вертикально. Вопрос был праздным, какого можно было ожидать от любого прохожего в здешних местах. Она взяла полотенце Майи, кинула его девочке, потом подхватила свое полотенце и начала вытирать мокрые спутанные волосы.

Женщина подняла голову, и Лоцца невольно замерла. У нее были большие глаза неправдоподобного кобальтово-синего цвета. Как темно-синие воды Тасманова моря в пятнадцати километрах от берега, где крупные проходные и хищные рыбы — марлин, тунец, бонито и белые акулы — движутся в прозрачных глубоководных течениях, свободных от осадочной мути. Но дело было не в цвете. Это было нечто другое: выражение неприкрытого отчаяния.

Лоцца достаточно долго работала следователем, чтобы приобрести отточенные навыки чтения невербальных сигналов, как явных, так и тщательно скрываемых. Для нее это было второй натурой. И что-то внутри это женщины кричало о страхе.

Внутренний спасатель в голове Лоццы, проклятый гладиатор в ее ДНК, который с самого начала побудил ее вступить в правоохранительные органы (те же самые побуждения впоследствии причинили ей серьезные неприятности), заставили ее сказать: «Прекрасный вечер, не правда ли?» Потому что теперь ей стало любопытно и она была готова задавать наводящие вопросы.