Впрочем, судьба гасконца меня волновала мало. Потому что нас четверых рейтары провели к косым крестам и дали указание оголяться по пояс. Крестов у нас в лагере было всего три, так что у одного — лицом к лицу, разделенные только деревянными балками, оказались двое мушкетеров. Эти двое, привязанные к одному кресту, первую порцию дисциплинарного взыскания и получили.

Братья из ларца секли их хлыстами, сотканными словно из ветвящихся колючих молний, оказывается у витисов и такая функция была. Воздух от ударов гудел, висел стойкий озоновый запах, громко орали от боли жертвы наказания. Я, слушая и наблюдая, решил про себя, что кричать не буду. Впрочем, когда братья из ларца перешли ко мне, уже после первого удара понял: решение довольно поспешное.

Боль от электрического хлыста была такая, что решительность моментально выветрилась, и в себе я уже не был уверен. Стиснув зубы — кстати, чувствуя странную «поддержку» от осколков чужой памяти, все же смог не закричать. Под конец экзекуции после последнего удара и вовсе потерял сознание. Очнулся от того, что мне вытирали лицо мокрой губкой — открыв глаза, увидел взволнованную Марину.

Мне, как получившему дисциплинарное взыскание за драку, пить запрещено до окончания экзекуции. Но Марина вытирала мне лицо так — я только сейчас понял зачем, что воды в рот попало нормально, вызвав самое настоящее блаженство. Сознание, казалось бы, от этого должно было проясниться, но наоборот начались галлюцинации — рядом с Мариной возникла зеленоволосая альтушка, которую я от немцев спас. Девушка держала миску с водой, в которую Марина раз за разом обмакивала губку. Выглядела, правда, не так как в прошлый раз — пирсинг из носа и ушей исчез, зеленые волосы стянуты в тугой хвост; лицо чистое, одета в белый корпоративный комбинезон без знаков различий.

Я зажмурился, пару раз поморгал, присмотрелся. Альтушка, на удивление, не исчезла. Не галлюцинация, надо же — тем более что уже объяснения от Марины подъехали. Оказалось, альтушку ей сегодня в нагрузку дали, введя в состав научной команды. Похоже Рома-Джеффри напутствие позаботиться о девчонке воспринял как указание перевести ее ближе ко мне.

Более-менее приведя меня в чувство, Марина потребовала рассказать, что случилось. Сжатой версией не удовлетворилась, оказалась неожиданно твердой и настойчивой, добившись от меня полного изложения всего произошедшего со всеми деталями.

— Отменить приказ опциона я никак не могу, к тому же за драку это правомерно, — негромко сказала она. — Центуриона пока нет, так что до его появления тебе здесь еще висеть, терпи.

— Как будто у меня остается выбор, — хмыкнул я.

Поодаль в этот момент послышался хрипящий стон. Всех слов я не разобрал, но по контексту понял, что один из мушкетеров увидел, что Марина вытирает мне лицо мокрой губкой и тоже попросил помощи.

— Пошел-ка ты на хер! — совершенно недвусмысленно ответила на просьбу страждущего Марина.

Снова раздались хрипящие обрывки фраз — уже все трое соседей по крестам заговорили, похоже попробовав на жалость давить. Кто-то даже упомянул милосердие — надо же, какие слова знают.

— Милосердие? — удивилась заметно раздраженная Марина. — Слушайте, вы, недоумки! Сегодня в небе звезды встали раком, так что я готова проявить к вам милосердие. Ваш главный недотымок посмел оскорбить меня, начальника научной группы, пока вы вместе с ним хихикали как гиены!

Они, кстати, не хихикали, но художественное допущение Марина сделала весьма запоминающееся — зря что ли в медийке работала.

— Если я доведу информацию о случившемся до сведения Гая Антония, патриция и нашего патрона уважаемого, вас всех сразу же не привяжут, а приколотят к столбам, а снимут только после того, как вы умрете нахрен в мучениях! Это понятно, организмы? Милосердие мое заключается в том, что на первый раз — учитывая, что вы у мамы такие дурачки, я вам сохраняю жизнь и давать ход делу с оскорблением не буду. Понятен уровень моей невиданной доброты?

Похоже, подобной отповеди никто из пострадавших просто не ожидал. По тональности хриплых ответов мне стало понятно, что им теперь все понятно. И не только им — я видел, как собравшиеся по разным концам лагеря мужчины в оранжевых робах смотрят в нашу сторону и перешептываются. Марина говорила громко, почти кричала, так что слышали ее абсолютно все.

— По меркам нашего мира я поступаю с вами грубо и неженственно. По меркам этого мира — я вам жизнь спасаю, мудаки тупые! — все никак не могла успокоиться Марина, которую попытка давить на совесть в ярость привела.

— Милосердие им нужно, черти конченые, — уже негромко произнесла девушка, не скрывая возмущения. Почувствовав мой взгляд, резко повернулась.

— Что? — неожиданно заволновалась она, так что щеки зарумянились.

— Не-не, ничего. Ты прям… огонь.

— Не мы такие, жизнь такая, — словно оправдываясь, пожала плечами Марина, смущенно опустив взгляд. Похоже, сама удивлена эмоциональной вспышке и теперь только начала осмыслять все, что сказала.

— Добрый дядя, конфетку дал, а мог бы и бритвой по глазам, — усмехнулся я. — Все-все, молчу-молчу, никакого осуждения.

— Я реально доброе дело им делаю, они без такой науки просто не выживут, — повернулась Марина к альтушке.

Вот только та, судя по виду, никаких душевных терзаний и не испытывала. Да и вообще заметно, что к происходящему относится более чем спокойно, а отповедь Марины похоже даже одобряет.

Небольшая перепалка отвлекла внимание, но когда закончилась, неприятность происходящего снова вернулась на первый план. Руки, растянутые вверх и в стороны, уже тянуло мучительной болью, начинало знобить. Похоже, ближайшие часы ожидания окончания экзекуции станут пыткой намного хуже, чем было, когда меня хлыстом секли.

Приготовился долго терпеть и страдать, но не пришлось: послышался нарастающий шум моторов, и в открывшиеся ворота лагеря один за другим на огромной скорости влетело сразу четыре багги. Надо же, еще одна команда рейтар приехала — их у нас две, они ведь обычно посменно, сутки через сутки дежурят.

Причины спешки стали ясны сразу — из первого багги уже выбрался центурион Гельмут. Лицо белее мела, искажено гримасой. Так, значит гасконца уже отвезли в лагерь легиона и там