Мошер никогда не хотел стать обычным врачом-психиатром, да и никогда, подобно Лэйнгу, не работал в психиатрических больницах, он хотел быть и был психиатром-исследователем. С 1964 г. он занимает пост ассоциированного врача в Национальном институте психического здоровья, в отделении семейных исследований. Уже на основании ранних изысканий он говорит о значимости психосоциальных факторов в формировании психоза.

В июне 1966 г. Мошер знакомится с деятельностью Филадельфийской ассоциации и до 1967 г. стажируется в Кингсли-холле у Лэйнга. Лэйнг был для него несомненным авторитетом: он прочитал «Разделенное Я» как только оно вышло, и все, что было там написано, удивительно совпало с его собственным восприятием психического заболевания.

В 1966 г., когда Мошер входит в Кингсли-холл, проект находится в самом разгаре и уже высвечивает ряд проблем. Некоторые проживавшие в коммуне доктора уже покинули ее, поскольку больше не могли 24 часа в сутки жить с психически больными, не имея никакой личной жизни. «Все это напоминало зоопарк, в который приезжали американцы, чтобы полюбоваться на животных в клетках»[322], – позднее вспоминал Мошер. Кингсли-холл дал ему как негативный, так и позитивный опыт. Повседневная жизнь коммуны была организована крайне плохо: здание было в запущенном состоянии, возникали проблемы с приготовлением еды и с финансами. Кингсли-холл впервые показал ему реальную альтернативу обычной институционально организованной и движимой медикаментозной терапией психиатрической больницы, он доказал, что больные шизофренией могут поправиться и в других условиях.

После такого радикального опыта Мошер попадает в совершенно противоположную ситуацию. Он работает доцентом военно-медицинской школы Йельского университета и врачом психиатрического отделения в Коннектикутском центре психического здоровья. Здесь он проводит эксперимент, аналогичный «Шумной комнате» Лэйнга. Отделение начинает функционировать в режиме открытых дверей, пациентам разрешается заниматься тем, чем они желают, и как угодно оформлять свои палаты. Правда, через год администрация решает прекратить эксперимент и вернуть отделение в традиционное русло. Получив подтверждение своим догадкам и осуществив первый опыт организации свободного пространства терапии, Мошер уже не мог остановиться на полпути. В 1968 г. он становится первым директором Центра исследований шизофрении, только что организованного при Национальном институте психического здоровья.

В 1969 г. группа психиатров из Северной Калифорнии обратилась к Национальному институту психического здоровья с просьбой выделить деньги на проведение сравнительного исследования. Они собирались организовать эксперимент и сопоставить эффективность лечения в двух отделениях одной психиатрической больницы: в первом должно было проводиться традиционное лечение нейролептиками, во втором – психосоциальная терапия без использования препаратов. В деньгах отказали, и исследовательская группа оставила эту идею, но Мошеру она понравилась, и он начал обдумывать пути ее практической реализации. Итогом этой деятельности и стала организация терапевтического сообщества «Сотерия».

Исследовательский проект «Сотерия» Мошер запускает в апреле 1971 г., открывая одноименное сообщество (Soteria House); в 1974 г. тоже около Сан-Франциско стартует сообщество-близнец «Эманон» (Emanon), задуманное как подтверждение опыта «Сотерии». Уже в 1974 г. публикуются первые результаты эксперимента[323], впоследствии они подтверждаются[324].

«Сотерия» в переводе с греческого означает «спасение», «освобождение». Теоретический и методологический фундамент проекта составили межличностная теория Салливана, традиция морального исцеления американской психиатрии, теория стигматизации, теория индивидуальной терапии (в частности, юнгиански ориентированная), психоанализ, концепция перерождения в психозе, а также имевшийся тогда опыт организации терапевтических сообществ.

Сообщество базировалось в небольшом двухэтажном доме в Сан-Хосе. В доме было 12 комнат, вмещавших одновременно шесть больных, с которыми круглосуточно находились двое добровольцев, другие добровольцы, психологи, психиатры сменяли друг друга и не проживали в здании постоянно. Директор проекта и психиатры координировали его, но не находились с больными круглосуточно.

Эта определенная численность клиентов, которых могла принять «Сотерия», не могла быть ни больше, ни меньше. Если набиралось больше людей, единая группа разбивалась на части, и хотя большая численность клиентов содействовала налаживанию интенсивного общения, в нем исчезала глубина, и связи между членами группы так и оставались поверхностными. Большая численность сообщества приводила и к конфликтам внутри штата. При меньшей численности клиентов возникало ощущение изоляции, внутригрупповые отношения уступали место дуальным межличностным, и клиенты часто высказывали жалобы либо на излишнюю, либо на недостаточную поддержку и защищенность. Внутригрупповые процессы при меньшей численности попросту не запускались. Поэтому опытным путем было установлено, что если около 12–15 или менее шести человек проводят в «Сотерии» более четырех часов в день, начинают возникать конфликты или разрушается пространство внутригруппового взаимодействия[325].

Участников проекта отбирали по следующим критериям: 1) диагноз «шизофрения», поставленный тремя независимыми врачами; 2) нуждающиеся в госпитализации; 3) имеющие четыре из семи диагностических симптомов по Блейлеру (подтвержденные двумя независимыми врачами); 4) не более одной госпитализации, продолжительностью не более 30 дней; 5) возраст от 18 до 30 лет; 6) не состоящие в браке. В основном обитатели «Сотерии» – это молодежь в возрасте около 21 года, белые, с хорошим образованием, как отмечает сам Мошер, это были представители низшего среднего класса, выходцы из семей синих воротничков из пригородов.

В отличие от Кингсли-холла, который был организован как терапевтическая коммуна и свободное пространство, «Сотерия» имела еще и исследовательские цели. Мошер всегда характеризовал этот проект прежде всего как исследовательский. Как он отмечает в совместной работе с коллегами, «Руководящая для “Сотерии” философия – это то, что шизофреническая реакция есть измененное состояние сознания человека, переживающего жизненный кризис. Предполагалось, что подрывной психотический опыт несет в себе потенциал для реинтеграции и восстановления, и если этот процесс не будет раньше времени прерван использованием в лечении нейролептиков, он приведет к обретению устойчивого смысла своего “я”»[326].