СПИД найден у тебя в последней стадии — я, слушай, для тебя сбор средств лично организую, так и быть — время потрачу, твоя несчастливая рожа на всех перекрестках висеть будет, знаменитой станешь! Прикинь: Родина-мать с мечом, новый символ борьбы со СПИДом, и ты, девонька, в горючих слезах: кто поможет Алевтине Веревкиной, несчастной жертве спидоносных бандитов?..

— Да е… оно дохлым конем на ипподроме! — зевнула Алька.

— Че-его?.. Ева быстро потеряла пафос, голос сел, хотя у Евы был, на самом деле, очень сильный театрообразующий инстинкт.

Алька не чувствовала в Еве силу, вот в чем была главная проблема, Ева у Альки — начальник, «артистический директор», как она выражалась, но Алька относилась к ней исключительно как к подруге.

— Раба из меня лепишь? — Алька ухмыльнулась. — Правильно, Евик, иначе кто ж на тебя работать будет, найди дурачка!

— Да о другом, базар, детка, — научись, дышать как йоги, и минет покажется тебе не таким ужасным!

— Ага, — кивнула Алька, — понимаю, понимаю: если ничего не жрать — инфляция будет не такой заметной, факт!

Ева подошла к креслу-качалке:

— Сидишь?

— Сижу, ага.

— Теперь встань.

— По морде хочешь врезать? — Алька сладко потянулась, но встала. — Знаешь, у кого мужики научились людей по мордам бить, а? У детей, Евик, точно тебе говорю! Ладно, давай! За кресло можно держаться? А то ведь свалюсь!

Алька действительно закрыла глаза.

— Слушай сюда, дитя мое возлюбленное! Поганить клиента никому не позволю! Пашу фейс-контроль подключу… — тебя, камбала, никуда, ни на одну приличную вечеринку не пустят! Близко не подойдешь! В Москве все знают друг друга! Черная метка от Евы — крест на всех приличных х… столицы, это понимать надо! Тебе Сергей Иннокентьевич с его стручком… витязем в тигровой шкуре покажется, обещаю! Я тебе, девонька, такую жизнь организую… ты о нем, о Сергее Иннокентьевиче, мечтать будешь, как дети Арала мечтают о мороженом!

Стало так тихо, что было слышно: на кухне из крана капает вода.

— Ты… че взбесилась-то? — пожала плечами Алька. — Работа — не жид, в Израиль — не убежит, понятно? Я коммуняке своему такие, если скажешь, ласки подброшу, он у меня задохнется от счастья!

— И еще, Аля, один заказ будет…

— Опять коммунист? — вздрогнула Алька. — Во, блин, партия у них еб…я…

— Не-а… — ухмыльнулась Ева, — другой. В Президенты прет. У каждого додика своя методика! Ты ему, овца, для вдохновенья нужна!

— Кто идет?.. — Алька вытаращила глаза. — Мой пойдет? Заместо Ельцина?..

— Красавчик. Лет сорок. Народ его любит… слушай.

— Клево, блин! В Президенты… а он меня с собой возьмет?

Ева улыбнулась:

— Смотря как ты его закозлишь…

Пошел дождь, за окном сразу стало темно.

— Жирик… что ли? — обмерла Алька. — У!.. Он прикольный! Слушай! Если Жирик — я сразу согласная…

— Дура ты, — Ева достала портсигар. — Тот жадный, говорят, а этот уже заказ оплатил. Сразу! Романтик… считается, но ведь и ты у нас… как тургеневские тетки…

— Евка, слушай… а можа я так и до Борис Николаича нашего доползу… Во, бл, денег у кого…

— Не жалуется, — Ева чиркнула спичкой. — В той семье бедных нет.

Стало совсем темно.

— Спасибо, мать! — выдохнула Алька — Ты мне веру в людей вернула. Я теперь как Дунька с трудоднями! Я, бл, ж-жить хочу! Чтоб мыслить и страдать!.. И — чтоб с романтиком, разорви его душу, у меня была бы, блин, полная романтика!

Алька знала, что если Ева ругается — это не страшно.

Собаки, которые лают, такие собаки не кусаются, у них пасть лаем занята.

— Мы, — продолжала Ева, — если их хорошо схватим, у нас, слушай, вся их ячейка отдыхать начнет! Подряд получим. Понимаешь ты эту силу? Я, может, лично в депутаты схожу…

— Ну ты… — Алька кружилась по комнате, — деловая колбаса…

— А что? — Ева схватила очки от солнца и опустила их на нос. — Чем я не Галина Старовойтова?

— Смотришься, балалайка!

Девчонки кружились по комнате.

— Давай, Алька, шампанского трахнем.

— Дав-вай! Давай, подруга! Я, бл, возбудилась, мне уже надо… я готова… За нашего дорогого романтика, барона фон Траханберга! Фамилию скажешь?

Алька подняла пустой бокал.

— Шустрая ты, — усмехнулась Ева, — я тебе, камбала, профессора из важного института подгоню, он тебя политике учить будет. Ш-шоб, значит, не сболтнула чего, всех врагов России лично в лицо знала и ненавидела их, как еврей свинину! Ш-шоб, главное, Америку ненавидела, всех… кого надо, всех ненавидела… как твой дед в Гражданскую!..

— Какой еще дед? — Алька остановилась. — Откуда дед? Его, вроде бы, за карманы судили…

— Забудь. Мы тебе другую биографию соорудим, тебе фасад нужен, чтобы понравиться этим дуракам. Менять надо не себя, а предков!

Значит, так: судьбу тебе привесим, предков подберем, все, короче, по уму сделаем! И папаша твой — в Афгане погиб. С Гражданской не перепутай, дура! Людей по идейному признаку надо видеть, время нынче такое, Зюганов — это отстой, твой Сергей Иннокентьевич… тоже отстой, да еще с мертвечиной, но мы его не теряем, разумеется, Сергей Иннокентьевича, он-то… с этим новым… не пересекается, у них разногласия, я проверяла! Профессор, короче, будет тебя политике учить, а на экзамен я с ним вместе приду: там, где взрослые дядьки срут друг на друга по идейному признаку, там, малышка, ангел нужен. Вот ты и спустишься…

— С небес! — хмыкнула Алька.

— А вообще, вешалка, интересно все выходит! Помнишь, фильм у нас был, комсомольцы в поезде Остапа Бендера поймали… гитарасты там… песни в купе орали… они ж на его денежки в чемодане как на тротил смотрели! И это правда, между прочим, это все не в кино придумали, не было тогда на денежках цикла…

— Цикла не цикла… а папики были, — засмеялась Алька. — Скока хошь! Помнишь, мен в ресторан телку водил? Тоже, как мой, депутатом был… и лысый…

— Киса Воробьянинов, — согласилась Ева.

— А ты что?… мне сейчас экзамен делаешь? — насторожилась Алька. — Слушай, если бы мужики знали, чем бабы занимаются, когда одни остаются, сроду бы никто никогда не женился, факт!

— Ладно! — Ева закурила папиросу. — Будя, Алька, понты колотить! Твои экзамены, девонька, у нас впереди будут, готовься, короче, к новому счастью, калым, родная, за тебя уже внесли…