Разговор его с Керенским был очень сильный. Крымов кричал на Керенского, потом поехал к beau-frеґre [свояку – В.Р.] Керенского, полковнику Барановскому, и у него прилег в кабинете на оттоманке. Кульгавов был рядом в комнате. Никто не входил к Крымову. Через некоторое время раздался выстрел. Кульгавов бросился в комнату. Крымов лежал на оттоманке смертельно раненый; револьвер валялся на полу. Это не была инсценировка самоубийства, но само самоубийство. Через некоторое время Крымов скончался, и армия его, шедшая на Петроград, осталась без вождя».

Кантакузина Юлия Федоровна, княгиня:

«Мы мало знали о беспорядках в городе, о самоубийстве генерала Крымова или же его убийстве, произошедшем после продолжительной беседы с Керенским. Последний, провозгласивший теперь себя «диктатором», распространил по всей России воззвание, в котором обвинял генералов, “поддержанных определенными реакционными элементами”, в вероломной попытке свергнуть “народное правительство”. На этот раз он предстал перед народом в своей последней роли демагога, и отныне его истерические высказывания подтверждали мнение о стремительном ухудшении состояния его здоровья и деградации умственных способностей. На него уже нельзя было полагаться, и нам было вполне очевидно, что русское правительство в своем теперешнем составе обречено на падение из-за своей явной неспособности управлять, и тогда власть, безусловно, перейдет в руки большевиков».

1 (14) сентября Временное правительство своим манифестом провозгласило, что «государственный порядок, которым управляется Российское государство, есть порядок республиканский». Таким образом, де-юре была упразднена Российская империя. Была объявлена широкая политическая амнистия, под которую попали и большевики, обвиненные в организации июльского мятежа. Кроме того, было обещано ввести политические свободы, характерные для демократических стран, а также созвать Учредительное собрание.

Милюков Павел Николаевич, политический деятель:

«Сохранив, таким образом, главное, что ему было нужно, Керенский решился сделать демократии уступки в тех ее требованиях, которые имели для нее принципиальное значение. Легче всего было удовлетворить желание “революционной демократии” о провозглашении России демократической республикой. Юридического значения это провозглашение все равно не имело. Иначе, как заметил один из близких к правительству юристов, нужно было бы допустить, что какой-нибудь другой состав правительства может провозгласить Россию монархией. Это было предрешением голоса высшего судьи и властелина: народа в Учредительном собрании И теперь против немедленного провозглашения республики имелся, в сущности, один серьезный аргумент: несерьезность этого акта и неавторитетность власти, которая его совершала».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Можно было поэтому ожидать, что подавление корниловского мятежа явится только вступлением к непосредственному натиску руководимых нашей партией революционных сил для овладения властью. Но события развивались более медленно. При всей напряженности революционного настроения, массы стали после сурового урока июльских дней более осторожны и отказались от всяких самочинных выступлений, ожидая прямого призыва и руководства сверху. Но и на верхах нашей партии преобладало выжидательное настроение. В этих условиях ликвидация корниловской авантюры, несмотря на глубокое изменение сил в нашу пользу, не привела к непосредственным политическим переменам».

1 (14) сентября в целях преодоления правительственного кризиса А.Ф. Керенский изменил структуру правительства, образовав Директорию («Совет пяти») – временный чрезвычайный орган верховной власти, который взял на себя управление страной до создания нового правительства. В Директорию помимо Керенского вошли министры Д.Н. Вердеревский, А.И. Верховский, А.М. Никитин и М.И. Терещенко. Фактически Директория превратилась в персональную диктатуру А.Ф. Керенского.

Лукомский Александр Сергеевич, генерал:

«Керенский набирался храбрости и со своими спутниками неоднократно обсуждал вопросы о создании твердой власти, об образовании Директории или о передаче власти диктатору».

Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:

«Непринужденное участие Керенского в генеральских беседах как бы легализовало идею военной диктатуры, которой, из осторожности по отношению к еще незадушенной революции, придавали чаще всего имя Директории. В какой мере тут играли роль исторические воспоминания о правительстве Франции после Термидора, сказать трудно. Но помимо чисто словесной маскировки Директория представляла для начала то неоспоримое удобство, что допускала соподчинение личных честолюбий. В Директории должно было найтись место для людей “железной воли”, как выражались сами кандидаты в директора. Каждый из них лелеял про себя мысль от коллективной диктатуры перейти затем к единоличной».

Сталин Иосиф Виссарионович, революционер-большевик:

«Керенский, Терещенко, Верховский, Вердеревский и Никитин, “Директория” из пяти – такова “новая” власть, “избранная” Керенским, утвержденная Керенским, ответственная перед Керенским и независимая от рабочих, крестьян и солдат

Директория, как ширма, прикрывающая союз с кадетами; диктатура Керенского, как маска, заслоняющая от народного возмущения диктатуру помещиков и капиталистов – вот какова теперь картина».