Крысята завизжали голосами перепуганных детей. Главк и его компаньонка — просто-напросто галлюцинация, в этом Джек был уверен. Явный симптом окончательного и бесповоротного выпадения всех его шариков и роликов.

— Так мы войдем? — полувопросительно сказал Главк, хотя уже миновал порог.

Джек всю волю бросил на то, чтобы отступить еще на шаг. Он чуть ли не физически ощущал, как мерзко липнут подошвы к паласу.

Великанша пригнулась, чтобы протиснуться в комнату.

— Это моя напарница, — сообщил Главк. — Ее зовут Пенелопа.

Джек всосал воздух и попытался извернуться, но грустное разочарование гнома придержало его за поясницу. Вещи начали занимать свои обыденные места; порывы воздуха, порхающие пылинки, повороты крошечных событий — все они устроили заговор, чтобы не дать ему сдвинуться с места.

Главк повернул голову, желая что-то сказать партнерше.

И тогда Джек неожиданно сбросил путы. На миг освободившись от клея, он понял, что ничто на свете не подготовило его к той страшной беде, которую несла с собой эта парочка, исторгавшая ужас, словно половинки жуткого, хриплого кузнечного меха. Не раздумывая, Джек метнулся сквозь паутину мировых линий, задевая другие свои «я» — незаметные всплески призрачных душ среди приведений.

И все же что-то проникло за ним вслед и неожиданно цапнуло.

Главк подтянул соседние мировые линии к своей собственной — напрямую меняя обстоятельства, вместо того чтобы уклоняться от них. Джек никогда не слышал о чем-либо подобном — а впрочем, он был еще молод. Он сосредоточился на мощи этого человека, на его умении и навыках, силясь прочувствовать свой путь до любой возможности вновь сбросить путы. Главк был крепок, но Джек еще крепче: он умел обследовать все вероятные пути, несмотря на растекавшуюся патоку. Он не даст себя удержать, даже этим двум; его не пришпилишь булавкой.

Главк опустил взгляд.

— Ты хочешь убежать, но все дороги кажутся хорошими. Куда свернуть? Я счастливый человек. Все дороги кажутся мне сладкими — и, стало быть, тебе тоже. — Он дернул округлым плечом в сторону компаньонки. — Пенелопа, он нам не верит. Хочет нас покинуть. Убеди его.

Громадная женщина запрокинула голову и стряхнула с себя длинный коричневый дождевик — широкие обнаженные плечи блеснули влажными ямочками отпотевающего теста.

Джек не мог отвести взгляд.

Под плащом она не носила ничего и в то же время не была обнаженной. Темно-желтые массы прикрывали ее опухшие неблагопристойности. Тело обернуто в кишащее одеяло из хищных ос — тысячи насекомых роятся, пульсируют медленными волнами по вялой плоти, в облаках зудящего гула обволакивают колени и лодыжки. Живая мантия.

Единственный подлинный ужас во всем существовании Джека, единственный фатум, которого он не в состоянии избежать: рой злых, жалящих существ. На уроках боли он усвоил, что колонии насекомых вычерчивают свои собственные, спутанные дорожки судьбы, тысячи индивидуальных мировых линий, слипшихся комом переваренных спагетти, с узлами неистовой решительности. Осы, пчелы, даже муравьи способны развернуться веером и блокировать его решения, болотистой трясиной засосать его броски с пряди на прядь промеж бесконечных фатумов мира.

В свое время осы помогли уяснить пределы его таланта, и они же сделали его особо чувствительным к их яду: стоит вонзиться еще одному жалу — и может наступить конец.

Им известно, кто я такой!

Осы поднялись взвесью черного тумана, испаряясь с тела женщины, метеорами проскакивая из угла в угол. Утратив покровы, Пенелопа все с той же отсутствующей улыбкой беззастенчиво явила взору Джека валики жира, тяжело обвисшие на могучих, как древесные стволы, ногах.

Осы заполонили квартиру. От пикирующих, мечущихся насекомых не убежать.

— Пенелопа, дорогая, давай сделаем то, что мы умеем лучше всего, — предложил Главк. — Давай поможем этому несчастному молодому человеку.

При всем своем объеме Пенелопа была на редкость подвижна, но ни в какое сравнение не шла с ловкостью Главка. Комнату залило море цепких лап и гудящих крыльев; маленькие, жесткие, полосатые брюшки били в воздух длинными жалами; фасетчатые черные глазки шарили по сторонам и ненавидели, пока наконец и насекомые, и люди не стали напоминать единую, цельную тварь.

Нарастал шелестящий, гулкий шум, будто кто-то тасовал гигантские карты, швыряя, шлепая, вбивая их в назначенные места.

И тогда Джек сделал ход.

Уклонившись от выброшенных вперед рук Главка, юноша отлип от патоки и страха, метнулся сквозь сотни, тысячи фатумов, пронзая целые бунты сплетенных канатов судьбы, выкладываясь до предела, до последней толики силы — лишь бы увернуться от страшных жал.

Главк молча разглядывал распростертое тело. На его жесткие, крутые черты набежало облачко сомнения. Бывший ученик старого горбуна помнил, какими несчастными и растрепанными выглядели умирающие птицы, когда он швырял их в придорожные канавы на радость крысам.

— Сбежал? — спросил он, нагибаясь над телом.

— Нет, он здесь, я его вижу, — рассудительно заметила Пенелопа, помахивая ручищей, на которой все еще копошились сотни ос.

Нахмурившись, Главк внимательно присмотрелся к Джеку. Из широко распахнутых глаз юноши вытекал пустой ужас.

Главк нагнулся и ладонями похлопал по карманам жертвы. В легкой курточке — кусок сложенной бумаги. Он сунул руку внутрь. Болевая игла вошла до самого локтя, и он даже клацнул зубами, но пальцы не разжал.

Вот она, бумага. Нет нужды вызывать Уитлоу, чтобы тот подтвердил правильность объекта охоты. Однако Главк не решился изымать шкатулку.

Дичь положено доставлять непотрошеной.

Первая дальняя прядь, которую достиг Джек, чуть не выбила из него последние остатки чувств. Сиэтл бросало на волнах чудовищного землетрясения. Он соскочил с этого пути, едва успев увернуться от очередного удара снизу, и наискось бросился сквозь калейдоскопические вспышки альтернатив. Наконец цвета потускнели, а мерцание замедлилось. Он ударился о нечто, ранее ему не встречавшееся — впрочем, ныне пережитое ему тоже не доводилось испытывать, — ударился о баррикаду или стеклянистую мембрану. На миг показалось, что за нее можно заглянуть, но его сразу оттащило назад, защищая — приструнивая.

То, что лежало за мембраной, было хуже ситуации, в которой он сейчас находился, а если говорить о его ситуации, то…

Побег закончился. Он был ошеломлен, выжат — требовалось время прийти в себя. Таких мировых линий ему еще не встречалось.

Эта прядь была мертва. При первом же вдохе и нос, и легкие заполнило золой и прахом. Здание, которое он некогда на пару с Берком именовал своим домом, не изменило ни форму, ни габариты — однако все жизненные силы из его стен и перекрытий как будто высосали. Больной, робкий свет падал сквозь разбитое окно. С треснувших стен медленно осыпалась краска. Растекшаяся в воздухе влага не освежала пересохшую глотку, а скорее жгла, как кислотный туман. Теряя равновесие, Джек выбросил вперед ногу — и ступил на ковер из стальных шприцев, сотнями засыпавших пол.