Просвещенный штат Орегон – один из трех штатов, где сейчас разрешена эвтаназия. После консультации с двумя врачами смертельно больной пациент получает рецепт, который помогает ему уйти из жизни.

И вот что интересно: сорок процентов людей, получивших этот рецепт, его не используют. Они знают, что могут это сделать, и каждый день принимают решение. Они знают, что они контролируют собственную жизнь – а не их болезнь. Это власть. Это победа. Именно так должны умирать люди.

New Humanist, июль/август 2011 года

Недавно мне пришлось объяснять очень юному журналисту, что в моей молодости человек, пытавшийся покончить с собой и не справившийся с этим, подвергался уголовному обвинению и попадал в тюрьму – вероятно, чтобы осознать, как жизнь хороша и интересна.

Приятно думать, что в не столь отдаленном будущем кто-нибудь не поверит, услышав, что британский гражданин, страдающий от мучительной смертельной болезни, но при этом находящийся в здравом уме, должен был уезжать в другую страницу, чтобы умереть. Это потребует объяснений. Будь я проклят, если придумаю хоть одно. Три приличных, сдержанных и цивилизованных европейских государства уже разрешили самоубийство с помощью врача. Хотя всё ясно указывает, что британцы понимают эту идею и всячески поддерживают эвтаназию, если она правильно проведена, правительство продолжает против нее возражать. Год назад член кабинета министров сказал мне, что в Британии этого никогда не будет. Я сказал, что это довольно странное заявление для демократической страны, и получил в награду злобный взгляд.

Сначала я думал, что проблема в ощетинившемся христианстве. Хотя в Библии никакого запрета нет, он появился в четырнадцатом веке, когда из-за религиозных войн и Черной смерти люди кончали с собой только потому, что этот мир казался им слишком неприятным и они хотели посмотреть, что будет в следующем. Власти думали по-другому и возражали. А кто будет доить коров и ходить на войну? Нельзя позволять людям так просто удирать. Нет уж, пусть остаются и терпят справедливое наказание за то, что родились.

Даже сейчас я замечаю некоторые следы этого образа мыслей. Горе считается наказанием за неизвестный проступок. Да на хрен всё это! Каждый раз, когда вопрос эвтаназии поднимается в этой стране, слышится хорошо срежиссированный вой с упоминанием нацизма и, разумеется, убийства бабушек из-за наследства. Виновники всегда остаются безнаказанными, потому что в Британии существует старая традиция издеваться над простыми людьми. «Народ глупый, так что всё должны решать мы, мы же знаем, как правильно».

Нет, народ не глупый. Он может смотреть идиотские реалити-шоу и громко шуметь на футболе, а еще не понимать программу «Трайдент», но он отлично разбирается в крови, боли и страдании. Он всё знает о сочувствии и, как и моей отец, более чем практично ко всему этому относится. Отец был неизлечимо болен и не понимал, почему, если надежды всё равно нет, он не может отказаться от лишних страданий и прямо проследовать к выходу.

И все остальные это прекрасно понимают. Если у вас нет кучи денег, уход за больным в Великобритании станет серьезной проблемой. А правительство сидит, как древний папа римский, и надеется, что всё как-нибудь рассосется.

Sunday Times, 12 июня 2011 года

[Сам Терри назвал этот текст «Визит в Швейцарию»]

Перед Рождеством я видел человеческую смерть. Питер Смедли в сопровождении жены Кристины отправился в швейцарскую клинику «Дигнитас», потому что только там он мог найти то, в чем нуждался, – опрятную своевременную смерть. Я поехал с ним посмотреть. Разумеется, я колебался. Как-то я читал, что продолжительность путешествия нужно оценивать по тому, что ты узнал по пути. Если это правда, моя дорога в Швейцарию и обратно была марафоном.

В конце прошлого года телеканал Би-би-си, который транслировал мою лекцию в память Ричарда Димблби, посвященную вопросу эвтаназии, попросил меня выяснить, как обстоят дела с эвтаназией в Европе, и пообщаться с британцами, заключившими контракт с «Дигнитас», швейцарской организацией, которая станет последним отелем в вашей жизни, если вы живете в Европе, а в вашей стране эвтаназия запрещена. Разумеется, я согласился. Три года назад мне диагностировали болезнь Альцгеймера. Я не стану пояснять причины, по которым я могу захотеть оборвать свою жизнь, пока болезнь меня не одолела, – я уже давно говорю об этом и давно изучаю деменцию. Я писатель. Богатое воображение – мое счастье и проклятье.

Но мог ли я подумать, что посмотреть на процесс своими глазами – хорошая идея?

В Великобритании эвтаназия нелегальна. Любой, кто рискнет помочь несчастному другу или родственнику в этом вопросе, предстанет перед судом. Возможно даже, по обвинению в убийстве. Правда, не всё так однозначно. Есть основания полагать, что тот, кто поможет человеку из сострадания и любви, может рассчитывать на некоторое снисхождение. Поэтому до сих пор судьи проявляли понимание. Короче говоря, в Британии любители могут помогать другим любителям умереть. Звучит бредово, но других вариантов у нас нет.

В Бельгии, Нидерландах и Швейцарии граждане, страдающие от тяжелой неизлечимой болезни, имеют право умереть от руки врача, который обладает соответствующими навыками и имеет полномочия. Это благожелательные и пристойные демократические страны, не замеченные в излишней раздражительности и глупости. Церковь эта процедура немного тревожит, но в целом решение оставляют на усмотрение заинтересованного человека.

Я сопровождал в «Дигнитас» двух человека, Питера Смедли и Эндрю Колгана, двух совсем разных людей с разной биографией, разными болезнями и общей непреклонной решимостью не оставаться в челюстях зверя, а перейти прямиком к финалу.

Первый раз я увиделся с Питером Смедли и его женой Кристиной в их большом уютном доме. Смедли очень гостеприимны – по-английски – и очень хорошо ладят с людьми. Кристина предпочла бы, чтоб Питер остался дома и получал уход – они могли бы себе позволить всё самое лучшее. Но они достигли консенсуса в своем браке, и Кристина встала на сторону мужа, не думая, что же скажет закон.

Вынужден признать, что успел представить, как Кристину Смедли посадят в тюрьму за ужасное преступление, а именно за помощь мужу в поездке за границу, и решил, что она как следует встряхнет эту тюрьму и усядется пить чай с надзирателем. Они с Питером поехали в отпуск к друзьям в Швейцарию, так сказать.

Позднее, когда уже началась суровая ранняя зима, я познакомился с сорокадвухлетним Эндрю Колганом, страдающим рассеянным склерозом. Как и Питер, он не хотел, чтобы за ним ухаживали. Должен заметить, что оба они не имели никаких претензий к системе ухода за тяжелобольными. Они вообще не хотели о ней разговаривать – и были твердо уверены, что не хотят ею пользоваться.

Эндрю, худой и мускулистый, выглядел моложе своего возраста. Поначалу я подумал, что с ним всё в порядке, а потом заметил напряжение на его лице. Он оказался любителем научной фантастики, и режиссер несколько раз прерывал нас, когда мы забывали о цели интервью и сбивались на очень важные темы вроде: «“Семерка Блейка” правда была такой хренью, как я помню?» Когда же мы вернулись к основному вопросу, я почувствовал, что злюсь. Эндрю собирался умереть в Швейцарии раньше, чем мог бы, потому что не хотел подставлять своих родных, которым пришлось бы помогать ему ехать. Честно говоря, я подумал, что его опасения могут быть беспочвенными. Учитывая, что наш генеральный прокурор – человек не злой и не мстительный, а судьи обычно довольно разумно подходят к таким делам, я, возможно, был прав.